— Что говорит руководство партии? Пусть не голосует тот, кому это запрещают его революционные принципы. Так мои революционные принципы запрещают мне…
— Что запрещают тебе твои революционные принципы? — закричал Доминич и остановился. — Ведь у тебя и права голоса-то нет. Завидуешь моему избирательному праву, потому и злишься.
— Богородица чудотворная завидует тебе, а не я! Холуй ты хозяйский! Старший дворник! Налоги платишь… Прямые налоги, кривые налоги… Не завидую я ни налогу твоему, ни тому, что дворником работаешь… Чего стоить? Пошли дальше. Есть право голоса, нет права голоса — принцип от этого не меняется. Если будет у меня право голоса, все равно не стану голосовать за Важони, как ты. Что говорит руководство партии?
— Дает свободу действия.
— А у кого есть революционные принципы?
— Дает свободу действия.
Приятели добрались до улицы Виг. Посередке шел тощий Антал Франк, в широких болтающихся брюках, справа — длинный Доминич. Слева шагал Новак. На улице Виг под воротами стояли женщины. Вьюга загнала их туда.
— Зайди, красавчик, у меня тепло…
— Я тебе такое сделаю, — сказала другая, — что ты, папочка, три дня не забудешь…
Они цеплялись за пальто. Антал Франк проворчал без возмущения.
— Отстань! Позови кого-нибудь другого.
Вошли в трактир. Раскаленный, дымный воздух ударил им в лицо. В зале было уже довольно много народу, и асбестовые колпачки ламп светили сквозь синий табачный дым, как далекие звезды. Со всех сторон слышался разговор, слова сливались в один горячий невнятный лепет, как в бане. На столиках перед облокотившимися людьми стояли кружки пива, стаканы с сельтерской, а на стенах — различные параграфы возвещали золотые трактирные правила. Как раз над эстрадой поместился человек с красным носом и до ушей открытым ртом. Под ним подпись: «§ 13. Кибец, заткни рот!»
Новак остановился среди столиков, осмотрелся и стал искать место.
— Новак, сюда! — послышался слева радостный возглас, — Дюрика!
Новак повернулся.
— Шани Батори!
— Японец!
— Шани, это ты?
— Ну, здорово! Как живешь?
Они подошли к столику, где сидели Японец и пузатый наборщик Розенберг. Сняли пальто и повесили на вешалку рядом со столом. Все на один крючок. Японец отбросил густые черные волосы и, когда встал, казалось, стол упал на колени перед его громадной фигурой.
— Садитесь, — потряс Японец руки трем пришедшим. — Чудный у меня нос! — обратился он к Новаку. — Встретиться хотел с тобой, Дюри, и пронюхал, что придешь сюда.
Искрящиеся черные глаза любовались Новаком.
— Что за нос! — сказал Японец, указательным и большим пальцами сжав ноздри. Он расправил грудь и весь покраснел, потом отнял пальцы от носа, и воздух ринулся ему в ноздри. — Нос! Нюх! Верно, дружище? Как у доброй полицейской ищейки! — весело кричал Японец, и его густой голос заполнил зал, где все неожиданно затихли и прислушались к его словам.
— Товарищ Батори, не устраивайте скандала, — обратился к Японцу один из распорядителей.
— Заткните глотку! — Батори стукнул кулаком по столу. — Какой я скандал устраиваю?
— Шани, да тише ты! Вот опять как паровой котел, — шепнул ему Новак, усаживая неожиданно разгневавшегося друга.
— Рад, братец, давно не видел тебя, — произнес Батори теперь уже с некоторой горечью, снова отбросив волосы назад. — Эй, официант!.. Доминич, Франк, что будете пить?
— Ничего не пью, — отмахнулся Франк.
— Тони, я плачу…
— Нет, Шани, нет. Я плохо себя чувствую, прости.
— Ну, стакан глинтвейна.
— Это можно.
Официант принес ароматный, пряный глинтвейн и пять кружек пива. Одну за другой поставил на стол.
— Платить сразу.
— Что такое? — взорвался Японец.
— Извините, это не от недоверия, а сейчас собрание, — разъяснял официант. — Ничего нельзя предвидеть заранее. Полиция может распустить собрание, и тогда мне придется гоняться за чеками.
— За мной еще никто не гонялся. — Японец гордо оттопырил губу и кинул монету на стол. — Остальное оставьте себе.
— Ну, Шани, что нового? — спросил Новак.
— Живем, дружище, живем! Только сейчас по-настоящему. Меня не так-то легко похоронить. Я не торгуюсь! Меня товарищ Барон больше уговаривать не станет.
— Где работаешь? — спросил Розенберг.
— У Тауски. Мебель перевожу.
— Не под стать тебе, — заметил Новак.
— Выдержу. — Японец пригладил волосы и выпятил губу, локтями оперся о стол. — Такие мускулы нагулял, брат, что господина Барона одним махом вмажу в стену.