— Не плачь! Ты осел… Это не черт… это нянин сын… Только морда у него вымазана сажей…
— Нет, черт! — шепнул Пишта.
— Подожди, я погляжу, — сказал Йошка и встал, чтобы посмотреть поближе на грозного черта, высовывающего язык.
Когда черт грозил сильнее, мальчик испуганно останавливался, но потом шел снова и, дойдя до стеклянной двери, крикнул, задыхаясь от радости:
— Сын няни!.. И вовсе не черт… Нянин сын!
Примчалась тетя Людмила. Схватила Йошку за руку. Губы ее дрожали…
— Ах ты негодяй! — зашипела она и, нерешительно замахнувшись, тем решительней дала мальчику пощечину.
…В другой раз произошло следующее.
Из большой корзины, куда клали завтраки детей, исчезли семь орехов Ижо Швитцера. Няня уже распределила маленькие, с написанными на них фамилиями пакетики, принесенные из дому. И те, кто принес, ели, остальные смотрели на них. Ижо тоже уплетал свою булку с салями, но когда няня подняла корзину, чтобы унести ее обратно в переднюю, Ижо принялся реветь, держа во рту кусок салями.
— Орехи!..
— Какие орехи? — спросила няня.
— Мои орехи!
— Никаких орехов здесь нет.
— Орехи…
Тетя Людмила немедленно вмешалась в дело; она сжала тонкие бескровные губы.
— Кто украл орехи? — спросила она, и рыбьи глаза ее обежали детей.
Молчание.
— Кто украл орехи? — спросила она снова таким голосом, что даже Ижо перестал жевать свое салями.
Никто не отвечал.
— Няня! Обыщите их!.. В уборной нет ли кого? Все здесь?
Няня обыскивала. Щупала карманы штанишек, залезала за рубашонки, смотрела под скамейки, но орехов не было нигде.
— Еще раз! — взвизгнула наставница.
Напрасно: обыск снова не дал результатов.
— Ну, так я буду искать! — крикнула тетя Людмила и, быстро осмотрев сидящих впереди, кошачьей поступью направилась к незавтракавшим босоногим и там принялась за дело.
Сначала она вертела Мартона Фицека, заглянула ему даже в рот, затем пришла очередь Ракитовской Мариш, потом Конвалинки и последнего — Йошки Франка. Мальчик стоял перед наставницей так же, как и остальные ребята, закрыв глаза, подняв обе руки, и посапывал носом. Наставница искала, щупала, но не находила ничего. Еще раз сунула она руку за рубашку, в карманы, но безрезультатно, затем посмотрела под скамейку.
На Йошке были штаны, стянутые снизу резинками. Людмила, не найдя ничего под скамейкой, собиралась уходить, когда заметила, что мальчик коснулся штанов там, где резинка стягивала их. Людмила схватила мальчика за ногу. В штанишках были орехи.
— Ты в-в-вор! — ужаснулась наставница. — Ты хитрый висельник!
Она дергала, почти сорвала штанишки, пока не вынула орехи, согревшиеся теплотой тела мальчика.
— Швитцер! — закричала Людмила.
Швитцер подошел. Рот его был снова набит булкой с салями.
Одной рукой наставница протянула ему его законную собственность, а другой влепила Йошке такую пощечину, что тот растянулся на полу, как лягушка. Она дернула его.
— Почему ты украл?
Йошка не ответил.
— Почему ты украл?
Йошка молчал, так же как и сейчас…
…Все дети уже вышли, поскрипывает дверь уборной, они ходят туда и обратно, а «босоногие» сгрудились вокруг Йошки.
— Ответишь ты или нет, негодный мальчишка, что ты кричал?
Но Йошка молчит. Его серые глаза не видны, он прижал подбородок к груди; мальчик застыл, точно на него нашел столбняк. Только большой палец ноги поднимается и опускается, постукивая по полу.
— Скажешь сейчас же! — кричит наставница.
Ребенок молчит.
— Я всех вас запру до одиннадцати часов вечера.
Заговорил Фери Ракитовский:
— Тетя Людмила, он сказал только: «Хириг а лила».
— Что это значит?
Все молчат. Это трудно объяснить. Йошка думает: «Хириг а лила — это хириг а лила. Как что это значит? Это значит всегда что-нибудь другое. Чаще всего: «Двинь в рыло, не жалей, он тебе не отец».
Но теперь Йошка Франк не это хотел сказать, а просто так, как Ижо Швитцер, вздохнул бы: «Господи боже!..»
Мучительная тишина. Кто может объяснить?
— Отвечайте, что это значит?
Мариш объясняет:
— Навтыкаем!
— Что значит «навтыкаем»? Что такое «хириг а лила»? — Наставница дергает Йошку за волосы из стороны в сторону.
Слышно, как шумят в саду дети. Приходит уже и няня с большой корзиной, в которую остальные утром положили свои завтраки.
Снова вступает Мариш Ракитовская:
— Тетя Людмила, он хотел только сказать: смотаемся.