— Лето прощается с нами, — говорит дворецкий, затем возвращает безразличный взгляд ко мне, спрашивая: — Так какая фраза была тебе не ясна там?
— Там был момент, — говорю, отпивая немного чая, — когда главный герой прижал к себе любимую и прошептал ей на ухо: «давай займемся всякими извращениями».
Иоши так расширяет глаза, что те внезапно становятся большими и круглыми. Джонатан замирает с раскрытым ртом и ложкой в руках. Его жена, как и Мэри, пучат глаза то на меня, то на Иоши.
— Чего-чего? — переспрашивает дворецкий, быстро моргая.
— Заниматься всякими извращениями, — отчетливо повторяю я. — Что это значит?
В этот момент дверь открывается, на кухню входит Энтони, зевая и потягиваясь. Его уже почти совсем седые волосы растрепаны, зеленая рубашка смята, а под глазами красуются два огромных мешка.
— Доброе утро, — кивает Господин, — что-то случилось?
Он подходит к дворецкому, который тяжело дышит, словно я сказал вслух неслыханную дерзость, самостоятельно начинает готовить себе кофе.
Джон срывается на громкий хохот:
— Послушайте, Господин, что он выдал!
Я краснею, не понимая его поведения. Энтони кивает мне.
— Я читал книгу, — бормочу, — и там была фраза: «заниматься всякими извращениями». Я не понял, что это значит.
Энтони хмыкает, расплываясь в широкой улыбке:
— Джонатан-Джонатан, неужели ты не пояснил мальчику в его шестнадцать, что это значит?
Джон не перестает смеяться:
— Ох, Господин, простите, я почему-то думал, что до него дойдет это само собой.
— Нет, тебе бы следовало заняться его воспитанием в этом вопросе, — Энтони тихо хохочет, отпивая кофе.
— Так что это? «Заниматься всякими извращениями»? — не могу успокоиться я.
— Проще говоря, — вздыхает Господин, — это когда ты делаешь с человеком противоположного пола такие вещи, которые ты сделал бы исключительно наедине. Причем вещи очень интересные и необычные. Думаю, Джонатан на днях тебе все пояснит, — он хлопает садовника по плечу, тот кивает, сдерживая нелепую улыбку.
Но из-за того, что все старшие заняты подготовкой к зиме, никто не рассказывает мне «о всяких извращениях» ни сегодня, ни завтра, ни через неделю. В какой-то момент я решаю ждать удобного случая, или по возможности разобраться самостоятельно.
Господин Энтони каждый сентябрь осматривает меня, записывает количество побегов, их длину, состояние кожи и шипов. Сегодня он так же исследует мое тело, рассматривая и записывая.
— Сад в этом году был прекрасен, — говорит он, аккуратно касаясь стеблей на моих запястьях. — Ты с каждым годом зеленеешь все больше и больше.
— Шипов стало мало, почти не больно спать или мыться. Совсем не царапаю себя.
— Со сменой места обитания, многие виды утрачивают особенности защиты, становясь мягче и нежнее, — он улыбается, делая еще одну запись. Коричневая комната наполняется желтым светом, отражающимся в мрачной синеве окон.
— Мягче? Могу ли я стать еще мягче?
— Конечно, — он кивает, закрывая книгу. — Как и положено розе, ты должен расцвести.
— Такой куст как я?.. Мне проще выращивать цветы на земле, но не на себе, — медленно одеваюсь, пока он убирает инструменты в стол.
— Ты же вырастил множество редких цветов, подобрав правильные условия. Может и для твоих цветов нужны такие условия?
— Условия?
— Да. Не зря же говорят, что с приходом любви все расцветает, — он подмигивает, ероша волосы, поднимается и выходит из кабинета. До меня доходит не сразу, а когда доходит, то я выбегаю за ним в коридор. Но слишком поздно.
Весь вечер я слоняюсь по дому, размышляя над его словами, перебивая эти мысли лишь мыслями о том, каким цветком я могу стать? Я случайно натыкаюсь на Елену. Она стоит в саду, смотря на большое темное небо, затянутое тучами. Быстро накинув куртку, выбегаю к ней. Она оборачивается на громкий топот ботинок по асфальту. Замерев, Мы смотрим друг на друга, освещенные полумраком желтых фонарей, от которых ее растрепавшиеся волосы кажутся чем-то волшебным. В какой-то момент я становлюсь чуть выше нее, и теперь мне достаточно подойти ближе, а не подниматься на носочках, чтобы заглянуть в глаза. Она улыбается мне как обычно, по-доброму, по-сестрински. А я…а я уже не знаю, где эта граница. В голове одна мысль.
— Точно! — вскрикиваю, хватая ее за руку. — Идем!
— Куда? — удивляется она.
— Заниматься всякими извращениями!
Она одергивает руку, прожигая во мне дыру упрекающим взглядом:
— Что-что, прости?
— Заниматься всякими извращениями, — повторяю я. — Господин рассказывал мне, что таки можно заниматься с человеком противоположного пола и лишь наедине. Делать какие-то безумные вещи.
Она заливается громким смехом, но в отличие от смеха Джона, я почему-то не стесняюсь, а лишь глупо улыбаюсь в ответ.
— И что же ты хочешь сделать, Джим?
Я говорю, чуть не задохнувшись от бешеного прилива энергии:
— Давай набегаемся по саду, а потом в одежде и ботинках упадем на кровать! Не переодеваясь, а прямо так! Просто потому что можем!
Ее ответом служит очередная волна смеха, а я лишь хватаю нежную ручку и тяну за собой. Мы пробегаем по саду, я рву ей самые разные цветы. Делаю это быстро, небрежно, с бешеным порывом, словно мне осталось жить пару минут, и я пытаюсь насладиться этими мгновениями. С большой охапкой цветов мы влетаем в дом. Иоши ругается на меня, но я не обращаю внимания, продолжая тащить Елену в свою комнату, разбрасывая по дороге цветы, которые мы не можем унести.
— Куда вы?! — кричит вслед дворецкий. Энтони выходит на лестницу, смотря за этим безумием. Но мы так спешим, что я не успеваю рассмотреть его.
— Заниматься всякими извращениями! — кричу в ответ я. Елена хохочет, от души раскидывая цветы. — Не переживай, мы уберемся!
Влетев в комнату, мы оба падаем на кровать. Она все еще смеется, а я, затаив дыхание, слышу ее смех и свое бьющееся сердце.
Часть 5
В последние дни болит левый висок.
— Эй, Джим, куда ты глазеешь?
Она просто выглядывает в окно, а у меня сердце замирает и из рук все сыпется. Энтони чувствует себя совсем паршиво, часто кашляет и с трудом передвигается, но делает вид, что полностью здоров. Безумная идея закончить три книги сразу, сказалась на его здоровье. Первая про философию, вторая про анализ современной политики. Последняя книга, к слову, про меня. Их он заканчивает очень медленно, постоянно внося какие-то записи, перечеркивая старые или вовсе вырывая страницы. Книги становятся тоньше и тоньше с каждым годом. Его желание поспеть аж за тремя зайцами заставляет забыть о своем здоровье. Из-за этого они почти совсем не общаются. Каждый запирается в своих «мастерских».