«Ог-го-го! — подумал я, видя, как Татищев, несколько важных генералов и штатских лиц остались за мной. — Берегись, не пришлось бы худо!»
— Господа! — поднимаясь с места и протягивая руки к присутствующим, начал полный, плотно сбитый генерал, обращаясь сразу ко всем. — Мы, русские люди, находящиеся пока в самой южной части нашей империи, в благодатном Крыму, имеем честь и удовольствие принимать на священной земле России дорогих и близких нам гостей, представителей тех славных союзников, совместно с которыми наши доблестные армии громили немецкие орды Вильгельма. Я прошу поднять бокалы и выпить до дна за представителей Антанты, присутствующих здесь!
Оркестр на хорах торжественно заиграл сначала «Боже, храни короля», затем «Марсельезу», бельгийский гимн и закончил музыкой «Славься, славься» Глинки. Правда, как только раздались прекрасные звуки «Славься», из разных концов банкетной, а в особенности из залы, в которой находились не приглашенные к столу люди, сначала неуверенно, а затем все громче и громче понеслось «Боже, царя храни».
Шатилов, держа в поднятой руке бокал, повернулся в сторону иностранных гостей.
— Извините меня, мадам, что, не будучи представленным вам, я разрешил поклониться…
Моя соседка спокойно остановила меня:
— Сейчас подобные церемонии не обязательны. Разруха, революция и гражданская война нарушили их. Кроме того, я вас немного з-наю.
— Каким образом? — несколько встревожившись, спросил я.
— Ну как же! Ведь совсем недавно мы встретились. Я возвращалась с прогулки, а вы в великолепном фаэтоне ехали по Александровской улице. Вы слегка, совсем по-джентльменски, поклонились мне и моему спутнику.
— О да, я это помню, но как вы запомнили?..
Она засмеялась.
— В Севастополе не так уж много элегантных штатских людей с хорошими манерами.
— Благодарю вас, благодарю за ваши добрые слова. Ваше здоровье! — Я чуть коснулся губами бокала.
Она кивнула головой.
А вокруг произносились речи. Говорили обо всем, но главным образом о демократическом Крыме, о добром, гуманном бароне Врангеле, о том, что отсюда, именно с этого клочка русской земли, начнется собирание России и ее будущее процветание под временной эгидой франко-англо-бельгийской демократии.
— Как некогда Иван Калита собирал Русь по кускам, так ныне просвещенный воитель и наш вождь болярин Петр, — оратор всхлипнул и, тыча пальцем в огромный портрет Врангеля, с дрожью в голосе закончил: — соберет нашу матушку Россию… и сделает ее конституционной, парламентской и императорской…
Кто-то ткнул оратора под столом ногой, и он поспешно закончил:
— …республикой…
— Гип-гип, ура! — кричали подвыпившие гости, которым наспех переводили слова усевшегося оратора.
Я с удивлением узнал в нем одного из моих «архаровцев». Это был присяжный поверенный, еще три часа назад испуганно просивший «установки» речи у ротмистра.
За ним поднялся какой-то студент, заговоривший от имени русской молодежи. Его возгласы тонули в общем шуме, звоне посуды и беспорядочном разговоре.
— Леди и джентльмены! — постучав вилкой по блюду, сказал, поднимаясь с места, высокий рыжебородый англичанин. — Прошу внимания!
— Господа, тише! Будет говорить мистер Том Джонс, руководитель рабочей делегации Великобритании! — крикнул кто-то из распорядителей.
Все смолкли.
— Я очень польщен тем, что мы, английские представители от рабочих организаций, делегаты профсоюзов, а также представители либералов, — он показал на двух мужчин и полную, в больших очках женщину, — встречаем здесь, на земле великолепного Крыма, таких замечательных и гостеприимных людей. У нас в Англии было много различных толков ц неверных описаний вашей жизни. Злонамеренные люди писали в коммунистических и крайне левых газетах, что у вас здесь идут расстрелы, царит произвол и голод… что военные во главе с бароном Врангелем являются диктаторами типа южноамериканских президентов. Называли имена кровожадных вешателей — генералов Кутепова и Слащева. Мы и верили и не верили этому… но мы, лейбористы и либералы, независимые от капитала и власти люди, мы, как дети рабочего класса, должны были сами проверить все, что говорилось о вас…
— Я не знаю английского. Переведите потом мне вкратце, что говорит этот британец, — шепнула моя соседка.
— Охотно, — ответил я.
— …И вот мы уже три дня находимся здесь. Где повешенные? Где расстрелы? Где погромы евреев? Мы не видим их…
— И не увидите, милорд. Все это агитация и пропаганда большевиков, — громко вставил я.