— Благодарю вас, сэр. Это именно так. И я, чтобы не утруждать внимания господ присутствующих, прошу всех поднять бокалы и выпить за ваше процветание, за гармоничное соединение прогресса и труда, за будущее демократической России. — Он поднял над головой бокал.
Все шумно приветствовали его речь, хотя вряд ли одна четверть из присутствующих понимала по-английски.
«Ну, Женечка (так я называл себя в особо ответственные моменты жизни), сейчас, или… будет поздно».
— Господа! — поднимаясь с места, оказал я. — Слова, которые только что произнес почтенный деятель Англии, мистер Том Джонс, — это слова умного, просвещенного, благожелательного друга. И мы рады, что общественность Англии, ее рабочая совесть и свободная пресса послали к нам именно господина Джонса. Он пытлив, наблюдателен и честен. Его одетая душа сразу же, за три дня пребывания на нашей земле, заметила бы все то, в чем клеветники обвиняют генерала Врангеля и русскую Добровольческую армию. «Но если ничего нет, ничего и не сделаешь», — говорили древние треки. И господин Джонс подтверждает старинное изречение. Крым — благословенный край для всех, кто любит труд, свою страну, свой народ. Для всех честных, незапятнанных русских. И я, который, как мне кажется, имею честь считать себя таковым, говорю вам, посланцам рабочей Англии: «Добро пожаловать! Да здравствует наша дружба с вами!» — Я медленно, под аплодисменты, выпил свой бокал.
Но и сейчас краем глаза я наблюдал за Татищевым. Полковник был невозмутим, но его глаза и углы губ были полны еле сдерживаемого смеха.
— Несколько двусмысленная речь… — сказала соседка, чуть поднимая брови.
Англичане, которым перевели мою речь, поднялись с места и протянули ко мне руки с бокалами.
— Я рад, — по-английски обратился я к ним, — что моя искренняя, идущая от сердца речь понравилась вам.
— Мы были б рады, сэр, если б вы смогли эти несколько дней, что пробудем здесь, уделить нам. Просвещенный, знающий языки джентльмен и, главное, разделяющий наши взгляды, нам нужен.
— С радостью, господа, только прошу сказать об этом его превосходительству генералу Шатилову, — и я снова глянул на вытянувшееся лицо Татищева. Иронического блеска в глазах уже не было.
Услышав свою фамилию, Шатилов спросил:
— Чем могу служить, господа? — Узнав о просьбе англичан, он подтвердил: — Это и моя просьба, господин…
— Базилевский, — подсказал я.
— Я вас очень об этом прошу. Кстати, скажите, предводитель дворянства Смоленской губернии, действительный статский советник Базилевский не в родстве ли с вами?
— Мой двоюродный дядя, — поклонился я, в первый раз слыша о таком родственнике.
— Очень этому рад. Это прекрасный человек. Что с ним, жив ли?
— Точно не знаю, ваше превосходительство… Война, большевики, революция, — я печально развел руками. — По слухам, умер от голода в Петербурге…
— Жаль, жаль. Очень был достойный человек ваш дядя. С этой минуты, — уже обычным тоном сказал он, — вы прикомандированы мною к господам иностранцам. Зайдите завтра к двенадцати часам ко мне в штаб.
— Счастлив, ваше превосходительство. Ровно в двенадцать буду, — ответил я, переводя англичанам наш разговор.
— Великолепно. Теперь вы наш язык и уши, глаза же остаются своими, — пошутил Джонс.
Лакеи меняли блюда, иногда подливая вино, но делали это не со всеми и не на всех столах. По-видимому, здесь существовала строгая иерархия. Меня не обносили, наоборот, внимание, оказываемое лакеями мешало мне вести вполголоса разговор с дамой справа и господином в вицмундире слева.
Моя незнакомая знакомая переговаривалась и с Шаталовым и с желчным итальянским майором, довольно дурно говорившим по-французски, и с сидевшей напротив нее красивой, с чуть ленивым взглядом дамой.
Моя незнакомка была как раз той женщиной, о каких французы говорят «умеет ловить мяч на лету» — то есть понять и продолжить любой разговор, любую шутку, полунамек.
— И все же я теперь имею некоторое право, — сказал я, чуть наклоняясь к ней, — спросить, кто вы, как ваше имя и отчество…
— Анна Александровна Кантемир. Вряд ли что-нибудь говорит вам это, — ответила она. — Я добрая знакомая семьи генерала Шатилова. — И, улыбнувшись, договорила: — Вот это уж, наверное, говорит больше.
— Евгений Александрович Базилевский, почти все в прошлом, — так же шутливо представился я. — Кроме дворянской чести, старейшей помещичьей фамилии и некоторых средств, уцелевших от большевиков.
— Что ж, в наше смутное и неопределенное время немало, — уже серьезнее сказала она. — Скажите, кто этот офицер, все время не спускающий с нас глаз?.. По-моему, он особенно интересуется вами… Только взгляните вскользь, он за столиком возле самой двери.