Французы, забыв о том, что они являются представителями демократии самой старой «р-революционной страны», налегали больше на коньяк, чем на кофе, пели фривольные песни.
Англичане молча пили, багровея от коньяка, но сохраняли типично британскую респектабельную флегму.
Итальянцы затеяли шумный спор, совсем не к месту упрекая союзников за то, что Италию обделили при заключении мира.
Моя дама, как видно, очень нравилась итальянцу. Болтая о разном, я видел, что Татищев, прикрываясь деланно равнодушным видом внимательно наблюдает за мной. Но что он думает, какие мысли роятся в его голове?
Итальянец, оставив своих все еще споривших компатриотов, подсел к нам. Я встретил иронический взгляд Татищева и чуть приподнял в его сторону рюмку с коньяком, он улыбнулся и сделал приглашающий жест.
— Извините, господа, я на одну только минуту, — сказал я.
Мы с Татищевым сидели на софе у окна, в стороне от остальных.
— Великолепно… Даже по самой строгой оценке я ставлю вам «пять», — спокойным голосом сказал он.
— Благодарю вас, но я думаю, что балл будет не высок, не больше тройки.
— Почему вы так думаете?
— Из-за ротмистра и истории с моим портсигаром.
— Наоборот, — равнодушно протянул он, отпивая из высокой рюмки ликер, — за это я как раз ставлю вам еще и плюс.
— «Пять» с плюсом? — удивился я.
— Именно. Ротмистр дурак, он туп и, как все глупые люди, самонадеян. Вы просто помогли мне, господин Базилевский. Ваше здоровье, — он приподнял рюмку.
— И ваше, — сказал, я, не очень радуясь его словам. Благорасположение контрразведки всегда пахнет кровью.
— Я не задерживаю вас. Ваша дама и обязанности джентльмена и переводчика ждут вас, — с самой любезной улыбкой отпустил меня он.
— Маркиз Октавиани, майор гвардейской пехоты его величества, — отрекомендовался итальянец, когда я возвратился на свое место.
— Базилевский, русский дворянин и литератор, — в свою очередь представился я.
Итальянец покивал головой и сейчас же занялся разговором на плохом французском языке с моей соседкой.
Раза два мне приходилось подниматься и переводить англичанам слова генерала.
— Передайте, пожалуйста, Евгений Александрович, господам парламентариям, что военное положение наше безупречно, что мы не повторим ошибок генерала Деникина: мы, в противовес ему, армия народа и видим будущее России не в порках и расстрелах, а в свободном волеизъявлении всех народностей, входящих в нашу страну.
Я добросовестно переводил, а англичане согласно кивали головами, что-то занося в свои блокноты.
— Спросите, пожалуйста, сэр, генерала: будут национализированы фабрики, банки и железные дороги, когда барон Врангель войдет в Москву? — спросила журналистка из «Таймса».
— Это еще что за новости? — повел плечами Шатилов, но тут же, спохватившись, добавил: — Разумеется, после победы над большевиками все будет.
Тут я вспомнил чеховского грека Дымбу, который на все вопросы отвечал: «В Греции все есть… В Греции все будет».
Наконец кофе был допит, коньяк и ликеры испробованы, все застольные речи произнесены, и гости стали расходиться.
— Итак, завтра мы ждем, сэр, — глядя на меня осовелыми глазами, сказал Джонс.
Я попрощался со всеми и, лишь когда делегаты просвещенного Запада спустились по лестнице вниз, подошел к Анне Александровне.
— Ух! Я устала от этого сладчайшего маркиза. Вы проводите нас или отправитесь к себе?
— Если можно, почту счастьем…
Она перебила меня:
— Какой штиль, какой высокий, поистине дореволюционный штиль! Так говаривали наши бабушки в девятнадцатом веке.
Кстати, почему вы сказали, будто мы старые знакомые, чуть ли еще не с Москвы? — вдруг спросила она.
— Так мне было надо, это удобнее, тем более что и вы не возразили.
— Удобнее? Для кого?
— Для нас.
— Евгений Александрович, вы не служили актером в Петрограде? — задала неожиданный вопрос Анна Александровна.
— Не-ет… А почему вы спросили меня об этом?
— Видите ли, уж очень мастерски и тонко провели вы сегодня роль светского человека и вивера[3] на этом забавном банкете. Вы на две головы были выше всех этих придуманных контрразведкой греческих Попандопуло, опереточных еврейских раввинов и жалких сенаторов из Петербурга.
— А это потому, что за неуспех инсценировки один только я отвечаю своей головой, уважаемая Анна Александровна. Головой, за которой охотятся и контрразведка и сыскное управление полиции, и еще ряд других подобных же организаций.