— Вот как! Чем же вы прогневили этих могущественных людей?
— Тем, что не похож на них, тем, что свободен от моральных, духовные и социальных уз, которыми опутали человека эти люди.
— О-о! Почти анархизм! — уже с любопытством протянула Анна Александровна. — К нам идут… Тема эта интересна, и мы еще вернемся к ней позже.
Шатилов и двое морских офицеров были уже возле.
— Анна, автомобиль ждет, — сказал генерал.
— Я готова.
Раскланявшись со мной, они, сопровождаемые военными, пошли к выходу.
Переждав несколько минут, я тоже сошел в вестибюль, гости шумно расходились.
Я медленно пошел к себе, ожидая ежесекундно любой каверзы из-за угла. После столь необычного возвышения глупо было бы стать объектом мести посрамленного ротмистра или дальновидного Татищева.
Я перешел в тень деревьев и долго-долго кружил по Севастополю, пока не убедился, что никто не идет за мной. В начале четвертого часа ночи я пришел домой.
***
Утром, когда я, приняв ванну, одевался, разглядывая себя в зеркало, моя квартирная хозяйка, вдова капитана первого ранга, вошла ко мне.
— Доброго утра, Евгений Александрович.
Вдова капитана когда-то училась в Екатерининском институте для благородных девиц в Москве, поэтому навсегда сохранила жеманность, французский прононс и светские манеры.
— К вам уже трижды приходил какой-то человек… По-моему, не комильфо, но и не из простонародья.
Я предпочел бы, чтоб ко мне трижды наведался монтер или водопроводчик.
— Он и сейчас на площадке за дверью.
— Пусть войдет.
Чего мне было опасаться? До полудня я был персоной, которую ожидал прием у Шатилова, дальше я был назначен официальным спутником иностранцев. Что же «потом» — это уже будет результатом личных моих качеств и таланта.
— С добрым утречком, уважаемый Евгений Александрович, — услышал я из полуоткрывшихся дверей голос Литовцева.
Хозяйка величественно глянула и, отвечая наклоном головы на почтительное приветствие сыщика, произнесла:
— Кофе будет в гостиной, — и так же величественно вышла из комнаты.
— …Я помню чудное мгновенье — передо мной явился ты, как мимолетное виденье, как гений сыска и…
— Куда там гений! — махнув рукой, сокрушенно сказал Литовцев. — Мне, дураку, в слесари или в архив идти надо.
— Зачем припожаловал, Шерлок Холмс, хотя из тебя и Путилова не вышло?
— К вам, душечка, Евгениий Александрович, к вам, золотой мой, благодетель, — просительно улыбаясь, заговорил Литовцев.
«Опять какая-то каверза», — подумал я, вспоминая, как только вчера этот самый человек, злорадствуя и паясничая, издевался надо мной в сыскном отделении.
— Евгений Александрович, будьте отцом родным, не губите старого человека, — собирая на лице морщины, плаксиво начал он. — Поистине ослом и тупицей я был, когда захотел единоборствовать с вами.
«Новый трюк. Готовит какой-то подвох», — решил я, наблюдая в зеркало за кающимся Литовцевым.
— Говори короче, нет времени… Я приглашен в ставку, — продолжая возиться с запонками, перебил я.
— Знаю, знаю, дорогой, наслышан, драгоценнейший…
— Ты еще скажи «бриллиантовый» — и совсем станешь как цыганка на бульваре.
— И скажу… все скажу, только снизойдите к моей просьбе. Ведь я что, я маленький человек, мелкая сошка, тьфу — и нету Литовцева… Меня погубить — все одно что комара или муху. Евгений Александрович, ну прошу вас, ну на коленях умолять буду…
— Говори, кислая шерсть, о чем просишь, да покороче, — поворачиваясь к нему, приказал я.
— Верните, голубчик, эти проклятые деньги… эти шестьсот долларов… Ведь кровные ж… других нету…
— Детишкам на молочишко? — насмешливо напомнил я.
— Так это ж Голоскухин говорил, это ж проклятый человек, дай ему бог постыдной смерти. Это он меня на вас посылал… Разве ж я сам…
Вид сыщика с перекошенной от жадности и лицемерного почтения физиономией был омерзителен.
— Как же ты, братец, о начальстве так? А где же присяга, солидарность товарищеская?
— Смеетесь надо мной, и верно. Сволочь я и дрянь, что с таким подлецом, как капитан, против вас пошел. Не учел силы, не понял разницы. Он что, тьфу, — Литовцев плюнул, — мошка, а вы ж орел, вон за ручку с высокими генералами здороваетесь, на приемы к ним ездите. Евгений Александрович, не губите, богом прошу, ни слова обо мне в высоких сферах, а доллары, шестьсот штук, верните. На что вам очи? Вы их тысячами загребаете…