— Ничего, жулик, хорошо живу, разбойник, — усаживаясь на мягкое сиденье, ответил я.
— Ах-пах-пах… Зачем говорил такой кислый слова… Нехорошо… Гасан тибе любит, книаз… Куда будим поедит?
— Гасан мошенник, он деньги любит. Гасану не кислый слово, а палкой по башке надо дать. Ты зачем продал меня, «разбойник?
— Начальник сказал: «Поезжай, молчи, башке секим будем, если книаз скажешь…» И что сделаешь? Гасан — извозчик, его только лошадь боится.
— Ладно, поезжай прямо, а там разберемся.
— Якши, книаз, это хорошо слово… Это Гасан любит.
Татарин присвистнул, причмокнул, и лошади понеслись.
— А я это русски баб сё знаю… — полуоборачиваясь ко мне с козел, подмигнул Гасан.
— Какой «баб»?
— Твой баб, который автомобил ехал. Ха-роший баб… Тыщу рублев стоит.
— И что ж ты узнал?
— Его муж нету, его деньги мало есть. Твое дело, книаз, легкий!
— Чем легкий? — улыбнулся я.
— Легкий. Деньги, фаэтон поезжай, хороший ужин «Гранд-отель» корми. Тыща рублей дай, тебе спать пойдет.
— Ну и дурак ты, Гасан! — обозлился я.
— Гасан умный, Гасан верный слова говорит, — самодовольно изрек татарин и, подобрав вожжи, гикнул на лошадей.
Мы проехали площадь, спустились по Екатерипинскjй к Нахимовскому проспекту.
— Он эта дом живет, — указывая кнутом на двухэтажное здание, сказал Гасан, — твой дамочка. — Он глупо рассмеялся.
Я взглянул на часы. Было пять минут двенадцатого. Скоро и к генералу.
— Откуда это знаешь?
— Гасан знает. Я его, твой баб, — пояснил он, — чира за город возил. Итальянски офицер вместе… Бельбек катал, обратно привез.
Эге-ге!.. Мой татарин не врал. Теперь я понимаю, почему так таял возле нее этот маркиз Октавиани.
— Вези к штабу, — приказал я, и Гасан повез меня в сторону Графской пристани, где находился штаб ставки барона.
Часовые у входа не шелохнулись, когда я вошел в вестибюль. Дальше было по-иному. Двое очень вежливых, с одинаковыми проборами офицеров-марковцев вопросительно посмотрели на меня.
— К кому следуете? — учтиво, наклоняя стриженную ежиком голову, спросил юнкер с золотым шевроном на локте.
— Аудиенция ровно в двенадцать часов у его превосходительства генерала Шатилова.
— С кем имеем честь? — одновременно вытягиваясь в струнку и звеня шпорами, осведомились двое драгун.
«Откуда они берутся так внезапно?» — удивился я. Действительно, в вестибюле, в передней и в полуоткрытых дверях было множество офицеров. Одни с шевронами на рукавах, другие с повязками и галунами, третьи с черепами и скрещенными костями, а еще человек пять в черкесках молча поглядывали из-за дверей. «Кто же на фронте, если здесь их столько?» — подумал я и с достоинством ответил:
— Базилевский, Евгений Александрович, по личному приглашению генерала.
Несколько голов опустилось над бумагой, где значились фамилии вызванных, несколько пар глаз воззрилось на меня.
Так в молчании мы провели две-три секунды.
— Прошу вас, второй этаж, там дежурный обер-офицер проводит к приемной, — передавая мне пропуск, сказал один из офицеров.
Я поднялся по лестнице на второй этаж. Вся эта церемония была немного опереточной и забавной. Из этих разряженных бездельников и генеральских холуев легко можно было создать роту.
Шедший позади казак проводил меня до круглолицего, с лихими усами вахмистра. Тот, щелкнув каблуками, провел меня по коридору дальше. И тут, и на лестнице и на площадке, стояли, прохаживались или полусидели на подоконниках офицеры, юнкера, казаки. Поистине рота могла уже стать батальоном, если б все эти бравые усачи были бы отправлены на фронт.
Удивило и большое количество женщин, преимущественно хорошеньких и молодых. Сестры милосердия, причудливо разодетые, в коротких юбках и нарядных кофточках, легко могли составить женский батальон. Позванивали шпоры, звучал приглушенный смех, пахло духами.
— Пра-ашу вас, — хорошо поставленным баритоном пригласил меня в приемную генерала полный, добродушного вида полковник, смахивавший на опереточного простака. — Не узнаете меня? — пожимая мою руку, спросил он. — Не помните? Это понятно. А я вас, почтенный Евгений Александрович, еще долго не забуду.
— Это почему ж так?
— А как же, ведь вы уже и не помните, а я потом целую ночь не спал, все переживал да ругался. Ведь это ж вы у меня на золотом столе сорвали куш в целых семьсот долларов.