Выбрать главу

Понес, помчал меня Гасанка на своей колеснице, только слышно «бер-ре-игись!» да свистки полицейских. Вынеслись мы на Главную улицу, разворот хотели сделать, вдруг навстречу маленький открытый автомобиль с дамою.

Придержал мой Гасан коней, чтобы пропустить мимо машину. Взглянул я рассеянно и… обмер, а рука сама собой приподняла цилиндр.

Никогда ничего подобного со мною не было! И все это потому, что против меня в машине сидела молодая дама со строгими серыми глазами и удивительно красивым лицом. Ее сосед, пожилой полковник, покосился на меня и не спеша ответил на мой поклон. Экипажи разъехались. Гасан приподнялся на козлах, подобрал вожжи. Кони, ожидавшие его гика, рванули вперед.

***

— Кто такая? — спросил я, указывая тростью вслед автомобилю.

— Не знаю, книаз! — ответил Гасан, выжидательно глядя на меня.

— Поворачивай назад!

Татарин не удивился. Целый час мы бесцельно колесили по всему Севастополю. Целый час я не терял надежду, что встречу незнакомку.

Первый раз в жизни я почувствовал пустоту. Кони шли шагом. Я молчал, погруженный в свои думы, чувствуя на себе испытующий взгляд Гасана. У самого дома он вдруг тихо сказал:

— Книаз, не скучай! Я тебе завтра скажу, кто этот баба.

***

Но «кто этот баба» я узнал сам и не дальше как в ту же ночь. Под вечер я отправился в Дворянский клуб, — был такой на Миллионной улице.

Седой, внушительный швейцар с булавой, толстые дубовые двери, мягкий, пушистый ковер, медвежьи чучела на площадке — словом, такой клуб, каких было много в свое время на Руси. И старшина, как полагается, с лентой через брюшко и благообразной улыбкой на розовом лице.

Расписался я в книге «барон Думитреску», сунул небрежно швейцару цилиндр, трость, перчатки и пошел в залу. Иду, а на душе сумрачно. Нет во мне уже прежней легкости. Ску-учно! И понимаю, что всему причиной сегодняшняя встреча…

Официант-турок убрал пустые тарелки и принес второе — на огромном блюде дымящийся плов, политый яичным желтком, и отдельно в причудливых сосудах мелко нарубленные кусочки дичи, баранины, плавающие в кисло-сладком, пряном соусе.

— Рекомендую, это — оттоманский[1] плов, знаменитое турецкое блюдо, без которого не обходится ни одно торжество. Официант наполнил бокалы итальянским кианти и удалился.

— Прошелся я по комнатам. Народу не много. Кое-кого из знакомых встретил. Одессита одного, мануфактурщика с певичкой из шантана, турка-брильянтщика из Стамбула да капитана греческой фелюги, на которой год назад в Пирей с краденым шевиотом ехал. «Ну, думаю, самые дворяне, лучше не надо». Раскланялся с ними, поговорил минуты три с певичкой… Еле зевоту удерживаю.

А нужно вам сказать, что по своей уголовной линии я изучил несколько точных профессий. Я работал взломщиком и с самыми сложными современными сейфами, я и чеки делал, я же и отличным шулером был. Что отличным, прямо скажу, не скромничая, блестящим считался, королем слыл в этих сферах. И правда, очень уж тонко и смело работал, а это самое главное. Ведь что салонному шулеру надо! Представительность, осанка, а этим, как видите, меня бывший бог не обидел. Затем голос — спокойный, бархатный, с этакими оттенками и вибрациями. И, конечно, выдержка, характер, воля. Ну, а этого во мне на нескольких людей хватало.

Поверите ли, когда еще гимназистом был, обучал меня этому «искусству» один клубный арап, великий знаток своего дела, но, увы, неудачник: фигуры у него, внешности соответствующей, не было. Так вот, учитель мой, бывало, с завистью и почтением говорил: «Да-алеко пойдешь, Женя, если не свихнешься. Не ходи в честные люди. Все у тебя есть, всем тебя природа одарила. Смотри не загуби талант, учись «манерам», избегай женщин, тренируй волю, а главное — будь всегда весел, смел и элегантен!»

На всю жизнь запомнил я заповедь моего руководителя. Уже в Политехническом институте поражал я всех своей блестящей, точной и всегда безукоризненной игрой. На меня, как на диво, собирались смотреть, когда я играл в клубе. Никому невдомек было, что перед ними не столько студент-математик, сколько гениальный шулер играет. Да еще как играет! В те времена тысячами ворочал, но потом страсть к точной механике, сейфам и математические мои наклонности отвлекли меня, от зеленого поля. Почти оставил я это дело, редко когда позволял себе сесть за стол и обыграть каких-нибудь идиотов, разве уж если карманы у них были очень оттопырены.

Поболтал я с певичкою и ее мануфактурщиком и хотел ехать домой, как вдруг вздумалось нашей даме испытать свое счастье и бросить несколько сотен на карту. А игра, надо вам сказать, в клубе шла зверская, на любые деньги, начиная от деникинских «колокольчиков» и вплоть до испанских пезет. Доллары, фунты, франки, лиры — все летело, кружилось на столах этого притона. А по углам за столиками с, крюшоном сидели разные «светлые личности», которые тут же меняли любую валюту на любые деньги. Груды серебра, пачки банкнотов, кипы ассигнаций, столбики золота, военные облигации разных стран мелькали на столиках и в руках этих странных людей, превративших важный Дворянский клуб в меняльную лавку Стамбула. Нередко здесь же происходил и торг: проиграется какой-либо ферт до нитки, денег уже нет, а играть охота, снимает с руки браслет или часы, а «светлые личности» начинают на свет, на зубы пробовать качество продаваемых вещей. Портсигары, кольца, цепочки, серьги, ценные набалдашники, ордена, именные кубки — все шло на этом удивительном рынке, все имело свою цену. И делалось это совершенно открыто. Без лишних слов и аффектации. Страшно организованно. Обдерут как липку неудачливого игрока, купят вещь за одну десятую стоимости и снова молчат, словно пауки в своих углах. Всю городскую полицию на откупе держали, контрразведку шампанским поили — и все-таки процентов восемьсот на рубль имели.

вернуться

1

Старо-турецкий.