Вдову расстрелянного рабочего давно забыли. О ней и о Слащеве не вспоминали. Вечер подходил такой ясный, умиротворяющий и тихий, что было бы просто неприличным вспоминать о мелочах крымской жизни.
Сопровождающие нас всадники, пьяненькие и тоже полакомившиеся яствами Бельбека, кое-как сидели в седлах. Словом, отчетная поездка к «пейзанам» удалась на славу. Но почему-то я все время избегал Анны Александровны, стараясь не встречаться с нею взглядами.
Я проводил иностранцев до гостиницы.
Только когда мы расставались, Анна Александровна в ответ на мой поклон сказала:
— Вы не безнадежны, Евгений Александрович, и это очень хорошо; Я слышала ваш разговор с начальником охраняющей нас команды. Он, конечно, сегодня же доложит начальству…
— Я уверен в этом, Анна Александровна.
— И вас могут ожидать неприятности… Вы верите мне?
— Очень.
— Тогда не выходите никуда из дома, ждите весточки от меня… обязательно ждите… — многозначительно подчеркнула Анна Александровна.
Я почтительно поцеловал ее руку и вышел на улицу.
***
В этот вечер никто не тревожил меня — ни генерал Артифексов, ни Татищев; ни Литовцев, жаждавший очередной порции своих проигранных долларов. Газеты сегодня были полны победных реляций и радужных, многообещающих прогнозов на близкий разгром красных. Мне надоело читать это, и я стал приводить в порядок свое «хозяйство». Что я имел? Долларов тысяч около семи, несколько ценных вещей, четыре иностранных паспорта с визами и правом выезда за границу, два из них — румынский, на имя барона Думитреску, и испанский, на имя коммерсанта из Толедо дона Фернандо Хуана Мендоса, были «семейные», то есть и на жен. Я мог вписать в приложенный к ним бланк любую женщину, и она, становясь моей женой, имела право выезда из Крыма в страны, выдавшие мне эти паспорта.
«Не удрать ли подобру-поздорову?» — подумал я. Пока дела обстояли благополучно, но «пока». Я хорошо знал всю эту публику, которая окружала меня. Сегодня я еще был нужен им, а завтра?..
Мои деньги, мое ремесло, прошлое, наконец, политические комбинации, в которые втянули меня, не сулили мне спокойной и долгой жизни. Если газеты не врут, Врангель выйдет из Крыма и двинется к Москве. Я буду не только не нужен, но и вреден всем этим генералам. Да и Слащев неожиданно может опять стать фигурой в этом белом кавардаке. «Нет, Женечка, тебе надо сматывать удочки и махнуть в Стамбул… — решил я. — А как же Анна Александровна?» — вспомнил я госпожу Кантемир. И опять мне стало пе по себе. Никогда ничья судьба не беспокоила меня. Живут и живут, какое мне до них дело, — было правилом моей жизни, и вдруг… Я «не безнадежен». Я обозлился на себя, швырнул карандаш на пол, изорвал и сжег на свече подсчеты моих богатств.
В прихожей зазвонил звонок. Я слышал, как Клеопатра Георгиевна открыла кому-то дверь. Невнятно доносились обрывки слов.
— К вам пришли, — проговорила хозяйка.
Передо мной стоял Попандопуло. Грузный, массивный, задыхающийся. Он вежливо поклонился, просительно глядя на меня. Я открыл шире дверь, и грек протиснулся в комнату.
Зачем пришел ко мне этот по сути малознакомый человек? Я усадил его в кресло. Отлично зная, что за дверью притаилась вдова капитана, решил изолировать ее от нас.
— Дорогая Клеопатра Георгиевна! — позвал я. — Разрешите представить вам адмирала Попандопуло, командующего греческим военным флотом.
Вдова замерла, восхищенно хлопая глазами, сам же «греческий адмирал», всего сутки назад бывший анархистом, другом Махно и Кропоткина, невозмутимо смотрел на нас. По-видимому, его уже ничто не удивляло. Он, не поднимаясь, кивнул головой почтительно взиравшей на него вдове.
— Его высокопревосходительство тоже осведомлены о претенденте на престол? — робко выговорила она.
— Абсолютно! — подтвердил я. — Силы Греции на стороне правого дела. С нами бог! — торжественно закончил я.
— Кирие элейсон![6] — перекрестившись, сказал ничего не понимавший Попандопуло.
— Теперь же, дорогая наша хозяюшка, как вы сами понимаете, высокого гостя из Греции надо угостить хорошим вином. Вот деньги, и прошу вас купить нам самой лучшей закуски и самого доброго вина.
— Ах, какой восторг! — пряча деньги в сумочку и закатывая глаза, простонала вдова. — Значит, вы тоже в заговоре?
Я запер за ней входную дверь. Попандопуло сидел, раскрыв рот.
— Какой заговор? — свистящим шепотом спросил он. — Никакой заговор Попандопуло не знает… Я цесный грек. Я не ходу пуля на свой башка…
— Успокойтесь! Она, — я постучал по лбу, — помешалась на высокопоставленных лицах. У нее такая мания. Погиб муж и трое детей, она и того… спятила. Скажите, зачем вы пришли ко мне? Ведь вы всего час-полтора назад были в Бельбеке.