Прошло минут пятнадцать, но пока все было по-прежнему, только меньше и меньше становилось людей и движения. Улица пустела, погасли окна в доме.
Нагруженная покупками, просеменила и вошла в подъезд хозяйка. Она торопилась, ей, наверное, так хотелось выпить бокалу вина с греческим адмиралом и, жеманясь, рассказать гостю, что она вдова морского офицера… Прошло еще несколько минут. Не было никого, но эта тишина не обманывала меня. Я знал, что Анна Александровна писала правду. Почему? — не знаю сам, но я верил, ни на йоту не сомневался в искренности ее предупреждения.
По тихой, замершей улице проскакали двое конных и спешились у моего дома. Подкатил автомобиль, за ним другой, закрытый, черный, с забранным решеткой окном. Из них высыпали люди. При довольно тусклом освещении редких уличных фонарей я все же без труда узнал кое-кого. Сыщик Литовцев, капитан Голоскухин, трое солдат с повязками на рукавах и… полковник Татищев, которого, почтительно поддерживая под руку, высадил из машины ротмистр Токарский.
Это была картина, достойная богов. Ротмистр, выгнанный из отдела контрразведки, оплеванный Татищевым, дружески что-то шептал ему, указывая на окно второго этажа — мое окно. И оба заговорщика, улыбаясь, вошли в подъезд. На улице остались солдаты, пролетка и автомобили.
Пробираясь сквозь чащу, я переулками направился в противоположную сторону, на Морскую, к дому номер четыре, где жила Анна Александровна. Я позвонил, дверь открылась.
— Я знала, что вы придете сюда, — сказала Анна Александровна, впуская меня в комнату.
— Почему?
— А куда же вы делись бы в такую ночь? — ответила она. — Вы пришли один?
— Один… Анна Александровна, простите, но я хочу спросить, откуда вы узнали…
— Ах, это потом, после… — Она погасила верхний свет, оставив только настольный ночничок, и подошла к окну. — Не заметили, за вами никто не следовал?
— Нет… — И я рассказал ей все, начиная от прихода Попандопуло и до момента, когда из кустов задворками направился к ней.
— А этот грек не знает, что вы у меня?
— О нет. Он страшно перепугался, узнав о том, что его и меня ищет контрразведка.
Она слабо улыбнулась.
— А его зачем?
— Я сказал это для того, чтоб оп немедленно же скрылся из города. Но что случилось и откуда вы узнали о налете на…
Она жестом остановила меня.
— Не спрашивайте пока ничего. Это лишнее… Потом я сама расскажу все… — Она отошла от окна, из-за занавески которого наблюдала за безмолвной ночной улицей. — Дело вот в чем: Красная Армия ворвалась в Крым, Перекоп пал… Конная армия Буденного захватила Юшуньские позиции, Татарский вал, Армянский базар — в руках красных.
Я приподнялся с места.
— В городе еще не знают об этом… Завтра начинается эвакуация высших чинов, штаба, администрации, их семейств, ценностей и учреждений.
Она говорила это так спокойно, вернее, таким безразличным голосом, что я, несмотря на неожиданную новость, удивленно глядел на нее.
— Дни Врангеля сочтены… Через пять-шесть дней весь Крым будет красным…
— А как вы? — наконец выговорил я.
Она словно не слышала этого вопроса.
— Контрразведка и вся нечисть, облепившая ее, конечно» знает обо всем… И, — она подняла на меня глаза, — сейчас станет грабить, уничтожать неугодных ей людей, чтобы не оставить и следа своих преступлений. К тому же этим негодяям надо запастись долларами, валютой для безмятежного существования за границей. Настал последний день их власти, и они хорошо используют его.
Только теперь я понял, почему эта свора кинулась на мою квартиру.
— Уходя, вы все бросили дома?
— Нет. Вот деньги, около семи-восьми тысяч долларов, вот иностранные паспорта с визами, вот ценности. Что же касается моих чемоданов, я надежно спрятал их в чулане. Возьмите деньги.
Анна Александровна испытующе смотрела на меня.
— Почему, я должна взять их?
— Потому, что вы спасли и мою жизнь и деньги.
Она побарабанила пальцами по столу.
— Деньги пригодятся вам, если и вы отступите за границу. А что это за паспорта?
— Румынский, итальянский, испанский, эти два — турецкий н персидский…
— Вы запасливый, предусмотрительный человек. А почему эти два выданы на супругу? У вас есть таковая?