Где то самодовольное чванство, холодное равнодушие, которые еще вчера были на лицах всех старых и молодых офицеров, чиновных бар и потерявших величие полицейских?! Никто не обращал внимания на них. На тротуаре валялись сорванные в панике значки, петлички, погоны… К пристаням тащили тюки, катили тачки и детские коляски, нагруженные наспех собранным, еле увязанным скарбом. Казаки, нахлестывая коней, пронеслись по Морской, где-то в порту завыла сирена, и страх еще острей охватил мечущихся по улицам людей.
— Конница… Буденный… Махновцы… Пал Симферополь… — слышалось со всех сторон.
Но этот сумасшедший город с его воплями и бегством был мне безразличен. Какое мне было дело до краха белых, до Врангеля и его катастрофы! Я думал о ней, об Анне Александровне. О том, почему она связывает свои дела со мной, почему эта женщина спасла меня, зачем я ей нужен. Я так был захвачен: этими мыслями, что даже не заметил, как подошел к своему дому, Я открыл ключом дверь. Из кухни высунулась голова хозяйки. Минуту она испуганно таращила на меня глаза, затем быстро-быстро заморгала и сдавленным голосом проговорила:
— Это… вы?
— Я… А что произошло?
— Живы? Одни? — еще не выходя из кухни, спросила вдова капитана.
— Абсолютно.
— Господи… Где же вы были вчера?.. Ведь только я пришла с покупками, как в квартиру, — зашептала она, — ворвалась целая банда.
— Сюда? Зачем?
— Искали вас, перерыли все, но когда увидели, что ни вас, ни чемоданов нет устали ругаться, зачем-то корить друг друга. Чуть у них до мордобоя не дошло. Заглянули в кухню, потом опять стали между собой ссориться…
— Что спрашивали вас?
— Где вы. Когда я сказала, что у вас сидел в гостях греческий адмирал с тайным поручением короля Георга, они посмотрели на меня и разом захохотали, а вот тот, что больше всех искал вас да заглядывал под диваны, такой нахал… негодяй, невежа… сказал: «Дура… Набитая дура». И знаете, Евгений Александрович, кто еще с ними был? — Она сделала таинственное лицо.
— Понятия не имею! — развел я руками, втайне потешаясь над нею.
— Тот самый… наследник, который приходил к вам, — нагибаясь ко мне, прошептала в ухо Клеопатра Георгиевна, — и, представьте себе, из всех этих негодяев он держался самым отъявленным хамом… Вот тебе и царская кровь, — покачала она головой. — А когда узнал, что у вас кто-то был, махнул рукой и сказал: «Идемте отсюда. Упустили птичку… Он теперь где-нибудь в порту прячется». А где вы прятались, Евгений Александрович?
— Именно в порту, на флагманском корабле командующего греческим флотом.
Клеопатра Георгиевна даже присела от восторга.
— Евгений Александрович! Все, что я купила, цело… Не хотите ли позавтракать?
— Очень хочу, — сказал я и, войдя в чулан в сопровождении хозяйки, извлек из-под хлама и тряпок свои чемоданы.
— Ба-тюш-ки! — взвизгнула вдова. — Значит, вещи ваши были здесь?
— Ну конечно… Зачем бы я брал их с собой? Кстати, вы, конечно, знаете, уважаемая Клеопатра Георгиевна, что белые разбиты вдребезги, фронта нет, Врангель собирается, бежать в Турцию…
— Знаю, знаю, голубчик. Какой ужас… В городе говорят — вечером Махно с Буденным здесь будут.
— Все может быть. Только не к вечеру, а, вероятно, дня через три…
— А как же вы? — глядя на меня округленными глазами, «спросила хозяйка.
— Еду в Афины, погостить у моего друга адмирала… А как вы, почтенная Клеопатра Георгиевна?
— А я что? Я не белая, я не воевала, я не монархистка…
— Ой ли? Вспомните претендента на престол, вспомните, как вы ухаживали за ним, как желали ему взойти на престол…
— Ничего подобного… Я всегда была в душе революционерка, — отпарировала Клеопатра Георгиевна. — Что же касается этого типа, так, во-первых, он приходил к вам, а я его и знать не знаю, а во-вторых, он жулик, хам, сукин сын и ворюга…
Я даже раскрыл рот от изумления, слушая, какими отборными ругательствами честит эта благовоспитанная институтка сыщика Литовцева.
— А что, скажете нет? Не жулик он? Раньше всех вашу постель вывернул, ящики стола просмотрел, половицы и плинтусы хотел поднимать, а на кухне даже в сорную корзину заглянул.
— А вот в чулане чемоданов-то и не приметил.
— Потому — дурак. Они думали, что вы здесь, а как увидели, что ни вас, ни чемоданов нету, растерялись и стали друг друга укорять в чем-то.
Я перенес чемоданы в свою комнату и стал завтракать, запивая великолепным крымским рислингом, который вчера купила Клеопатра для знатного «греческого адмирала». Я пригласил позавтракать со мной хозяйку, и она, поминутно меняя тему разговора, стала рассказывать о том, как взбудоражен весь Севастополь падением фронта.