— И надо же было мне ввязаться в эту дурацкую историю с лакеем… Старый дурак, осел, — стуча пальцами по лбу, забормотал он.
Прохожие не без удовольствия глядели на градоначальника, тыкавшего себя в голову пальцем.
— Чего изволите, ваше высокоблагородие? — не разобрав бормотания Грекова, повернулся к нему кучер.
Этот вопрос отрезвил полковника. Он дико огляделся, покачал головой, тяжело вздохнул, привстал и, крестясь на собор, прямо с фаэтона отвесил куполам и сиявшим на них крестам три низких, истовых поклона. Кучер, привыкший к чудачествам своего господина, натягивая вожжи, задержал коней, боясь, как бы градоначальник в порыве молитвенного экстаза не выпал на мостовую. Покончив с поклонами, Греков тяжело опустился на сиденье и, уже успокоенный, натянул на голову фуражку.
Подъезжая к градоначальству, Греков увидел немецкую машину, остановившуюся у подъезда. Из нее, сверкая, касками, вышли два незнакомых ему немецких офицера. Немцы прошли в глубь дома. «Завалил, завалил меня, проклятый душегуб, — холодея от страха, подумал Греков. — Отрекусь, свалю все на него. Что называется, и понятия не имел. Черт с ним, с башибузуком, у него небось ни жены, ни семьи. И как он может доказать разговор наш? Свидетелей нет, а о нем, разбойнике, весь город говорит», — вдруг надумал он. Ему стало легко, и, готовый ко всему, градоначальник вошел к себе.
Оба немецких офицера очень любезно поздоровались с ним. Греков молча пожал им руки, выжидательно глядя на них.
— Мы явились к вам, господин-полькофник, просить вас помогайт нам в один дело, потому што это дело ошень есть близкий к вам… — заговорил один из офицеров.
По спине Грекова забегали, мурашки. Перебивая немца, он вдруг неистово закричал:
— Нет! Нет! Я ничего не знаю про это дело! Это икаевская работа!
Оба офицера удивленно посмотрели на взволнованного градоначальника, и первый из них, поднимая бровь, спросил:
— Разве театр есть дело Икаев?
— Ка-кой театр? — в свою очередь изумился Греков, глупо уставясь на собеседника.
— Опера. Который есть в Ростоф.
— А при чем здесь опера? — совершенно ничего не понимая, пролепетал Греков.
— Ошень просто, господин полькофник. Майор фон Фрейтенберг и господин майор фон Бенкенгаузен прислал нас просить вас, господин бюргермейстер, чтобы ваш театр поставиль для германских офицер и сольдат германски опера.
— Как… немецкую оперу? Наш театр? Это можно, поставим, поставим, — обрадованно заговорил Греков.
— Только очень скоро. Солдат скучайт, германски опера его делайт весели. Зо!
— Будет, будет. Сам распоряжусь, так и передайте господам майорам, — провожая гостей до самого выхода, обрадовано сказал Греков. — Ух, черти, вот напугали, а я думал… — и, не договаривая, он бухнулся в кресло, долго и сокрушенно покачивая головой. — Эй, кто там, а ну, живо, ведите ко мне этого самого, ну, этого, как его… ну, прохвоста главного из оперы, которого недавно сюда водили, — приказал он вбежавшему на крик адъютанту.
— Кузнецова? Антрепренера? — подсказал адъютант.
— Его, его, душегуба, да чтоб срочно, в чем есть, без промедления. И войскового старшину Икаева попросите тоже.
***
Антрепренер Кузнецов был вытащен из номера казаками и и предстал перед Грековым в той же голубой пижаме и тех же черных, в полоску, брюках. На этот раз Кузнецов был до того перепуган неожиданным вторжением казаков, что без сил рухнул к ногам градоначальника, шарахнувшегося от неожиданности в сторону.
— Ва… ва… ва… — хватая колени Грекова, заикаясь, замычал Кузнецов, в ужасе оглядываясь на молча сидевшего Икаева.
— Да что ты меня за ноги хватаешь, дурья башка! Что я тебе, архиерей или балерина? Вставай сейчас же, а то прикажу плетей всыпать, — обозлился Греков, загнанный в угол ползавшим у его ног антрепренером.
Кузнецов, покачиваясь, встал.
— Вот что, фендрик, немецкие оперы какие-нибудь знаешь?
Антрепренер по-прежнему тупо глядел на градоначальника и тихо подвывал.