Рождественский Санкт-Петербург — это… это… Ну не Куприн я, не Гаршин, не Станюкович и даже не Боборыкин. Потому и описать просто невозможно. Нет слов, чтобы передать эти балы, елки, фейерверки, катание на коньках и тройках. Вся рождественская неделя прокатывается передо мной, как одна большая цветная волна, оглушающая грохотом салютов и оркестров, ослепляющая пестрыми красками балов и маскарадов, вкусно благоухающая пряниками, ананасами и морозцем. И, разумеется, главную роль в этой волне сыграла Моретта. Целых семь дней мы вновь были неразлучны. И да простят меня моралисты запрошлого века, уже на третий день она была готова начать со мной жизнь во грехе. Не размениваясь на всякие мелочи типа помолвки и свадьбы.
Откровенно говоря, ее страсть начинает меня несколько настораживать. Эдак ведь после свадьбы она попробует пришпилить меня к своей юбке, а вот это уж никак не входит в мои планы. Хотя девица и мила и я вовсе не чужд плотских радостей (особенно в новом, молодом теле!), но я ведь здесь не на секс-каникулы остался… Ладно, поживем — увидим.
После попытки «хронокарателей» захватить Васильчикова я предпринял кое-какие меры предосторожности на будущее. Во-первых, Васильчиков тщательнейшим образом описал все симптомы ментального захвата, и каждый из моих близких вызубрил их как Отче наш.
Во-вторых, где-то я читал, что самый простой способ избежать ментального вторжения — занять мозг рутинной, монотонной работой. Я не знаю, можно ли попробовать «оседлать» меня самого — черт их, потомков, знает, а ну как можно вторгнуться и в уже захваченный мозг, но на всякий случай освежил в памяти таблицы Брадиса. А все мои адъютанты и ординарцы в любой момент готовы начать вспоминать все молитвы и строевые песни, какие только знают. Авось поможет.
Кстати сказать, я дал самое простое объяснение происшедшему. Все просто, господа, — это болезнь такая. Ну, что-то вроде лунатизма или помешательства. Мол, болячка эта редкая, но иногда случающаяся чуть ли не эпидемиями. Бойцы проглотили легенду, не задумываясь, и теперь готовы встретить «болезнь» во всеоружии.
Новый год прошел, и царская семья вместе с высокими гостями перебралась из Питера в любимую Александром Гатчину. Я могу только приветствовать этот переезд: в парке много укромных местечек, весьма подходящих как для поцелуев с Мореттой, так и для занятий рукопашным боем.
Как-то раз на наши молодецкие забавы поглядел «кузен Вилли» и тут же загорелся попробовать. И попробовал. Чтобы уравнять шансы (ха-ха!), я засунул левую руку за ремень, хотя благородный Вильгельм и считал, что это лишнее: ведь он на целых семь лет меня старше, а значит — сильнее. Это пагубное заблуждение покинуло его секунд через восемь, когда его, болезного, вытягивали из сугроба. Эх, собирался же ведь поддаться, да уж больно хорошо он стоял. Рука и ноги сами все сделали, не дожидаясь команд от головы…
К чести Вильгельма, он совершенно не обиделся. Только когда очухался — стал выпрашивать у меня Васильчикова. Или Ренненкампфа. Или далее списку. Хоть одного. Чтобы научил. Ну своих, кузен, я тебе, ясен перец, не отдам, но насчет кого-нибудь из казачков — подумаем…
Во время одной из прогулок с Мореттой мы, «совершенно случайно», попались на глаза моей августейшей матушке. Хабалов и Васильчиков наладили контакты с ее фрейлинами и, действуя через них, сумели направить прогуливающуюся императрицу в нужное место.
Мaman застала нас в момент жаркого объяснения в обоюдных чувствах. Моретта так очаровательно смутилась, а потом мы оба так слезно умоляли Дагмару о благословении, что она не выдержала. Растаяв окончательно, Мария Федоровна поименовала Моретту дочерью, поцеловала ее и дала согласие на помолвку. Есть! Победа! На радостях я чуть сильнее обычного приложился вечерком к плодам французской провинции Шампань и встал поутру с больной головой. Но с радостным сердцем…
— …Ваше Высочество! Пожалуйте к Их Величеству!
Интересно знать: что это моему «папашке» понадобилось от меня в такую рань? Ведь еще и одиннадцати нет. Не терпится поговорить со мной о помолвке? Дату обсудить? Наверное: о чем мне еще с ним разговаривать?
Оставив свою «свиту» за дверями, я прохожу мимо караула дворцовых гренадер в кабинет к царю. Так, похоже, mon papa успел «заправиться» с самого утра. Черняев так и вообще на сомнамбулу похож. Еще бы: телосложением-то он помельче будет, а пить приходится наравне.
Его Величество манит меня к столу.
— Вот что, наследник. Решили мы тебе разрешить с этой немкой обручиться.
Спасибо на добром слове. Знаю я, кто «решил разрешить».
— Благодарю вас, Государь, — я стараюсь выразить максимум радости в голосе. — Вы сделали меня счастливейшим человеком на свете.