Так что «ходить бывает склизко по камешкам иным, итак, о том, что близко, мы лучше промолчим» [15], а то еще что-то ляпнешь что нибудь про космические полеты, например. Лучше уж Пушкина…
Так незаметно пролетел день, потом еще один, я рассказывал русскую классику, а Маша слушала, она вообще была благодарной слушательницей, не перебивала, задавала вопросы только в паузах, когда я останавливался перевести дыхание. Причем к литературным экскурсам неизбежно присоединялись и отсылы к истории, иначе как рассказать историю любви Маши и Гринева, не упомянув, кто такой Пугачев и вообще, зачем понадобился весь этот бунт, бессмысленный и беспощадный. Временами я запутывался и от недостатка знаний и от языковых трудностей, но Маша меня ободряла и сказала, что она узнала так много нового о России и у меня просто огромные знания, и что Россия – страна великой литературы и интересной, хотя и трагической истории. Мне было так хорошо с ней, что я не замечал хода времени и только оставшись один и поразмыслив над ситуацией, понял, что ничего хорошего из этого не выйдет: ну признаюсь я ей в любви, ну ответит она мне взаимностью и что? Дальше мы расстанемся и забудем друг о друге. А если не забудем, особенно я боюсь за Машу – она такая чистая и доверчивая, вдруг я ей жизнь сломаю своими признаниями?
Мне не спалось и я сел работать: написал письмо управляющему о том, что надо максимально задействовать все мощности, пока спрос на СЦ и ТНТ высокий, пусть не стесняется взять деньги со счета, а не использовать лишь одну прибыль от продаж. Каждый вложенный сейчас рубль принесет три, а то и пять в ближайшем будущем, пока нет конкуренции на рынке лекарств и ТНТ имеет хороший спрос (хотя Нобель демпинговать не будет – у него довольно высокая себестоимость динамита – одна эта земля, как она там называется, кизельгурская, что-ли, но, это неважно, главное, что это – дополнительные расходы на добычу и транспортировку, а мне никаких адсорбентов не надо – гони чистый продукт и все). Потом написал отчет об экспедиции до момента высадки Обручеву, дописать будет две минуты в Джибути по ее результатам и тоже уйдет до ближайшего русского консула. Из личного, обычной почтой, как и управляющему – письмо Лизе, чтобы не прекращала занятий микробиологией и биохимией.
Наконец, сделал то, о чем думал последние месяцы в связи с открывшимся мне ускорением истории и поворотом ее в новое русло, возможно, еще очень небольшим. Дело в том, что, после гибели Панпушко, я понял: есть некоторая предопределенность развития истории и кардинально сдвинуть ее никакому попаданцу не под силу, ну не запустим мы через сорок или пятьдесят лет в космос князя Гагарина, даже если из штанов выпрыгнем. Но вот подкорректировать события, видимо, можно. И одной из таких коррекций, возможно, является продление жизни Александра III, хотя бы на 5–7 лет. Может, Ники за это время поумнеет под папиным руководством и дров не наломает с Ходынкой, для начала, либо папА передаст престол Михаилу в обход бестолкового Ники. Попробую сыграть на мистике и откровениях. Напишу, что все мои изобретения – результат неких озарений свыше и было мне очередное озарение в Красном море. В связи с чем, прошу обожаемого монарха бережнее относится к своему здоровью, особенно после перенесенной в недалеком будущем «скучной инфлюэнцы», как говорил близким сам император в начале 1894 г., когда он на ногах перенес простуду и врачи даже диагностировали пневмонию. Это только потом, через полгода развился гломерулонефрит (скорее всего аутоиммунной природы, после недолеченной пневмонии, а вовсе не после катастрофы в Борках, где, якобы, царь держал крышу вагона, вот, мол и надорвался – ни о какой крыше не упоминала сама Мария Федоровна). И уж совсем открытием стало обнаруженное на вскрытии глубокое изменение сердца по типу кардиомиопатии – сердце царя представляло собой довольно тонкостенный мешок, плохо прокачивающий кровь, было ли это следствием аутоиммуной атаки, так же как и гломерулонефрит, сказать трудно даже в 21 веке, но то, что врачи во главе с «многомудрым» Захарьиным прохлопали – это факт. Конечно, я не стал всего этого писать, написал только что в холодное время года в 1893-94 гг возможна простуда, которая даст осложнение на почки, отчего царь умрет, а чтобы этого не было он должен слушать врачей, пусть рядом будет верный Вельяминов, он хоть и хирург, но поможет пригласить лучших нефрологов, но только не Захарьина, который лечил царя по телеграфу. Подчеркнул еще раз – пусть отнесется серьезно к той «инфлюэнце», которая его может погубить, и будет жить еще долго. Намекнул и на то, что Аликс больна и здорового наследника у нее не будет, мол, тоже видение мне было. Все это я написал самым верноподданическим стилем, запечатал в конверт, потом еще раз запечатал и написал «Его Императорскому величеству Самодержцу всероссийскому и прочая, и прочая, и прочая (тут я полностью привел титул для переписки) ЛИЧНО В РУКИ от посланника статского советника Александра Степанова. СЕКРЕТНО. Передам пакет для царя капитану перед отходом «Орла» с просьбой передать первому встреченному русскому консулу или послу для отправки дипломатической почтой в Петербург. Когда все мои откровения придут в столицу, я буду далеко в Абиссинии, где телеграфа нет, а для просьб разобраться на месте – так я и есть русский посланник (что же мне на себя самого жаловаться и меры принимать) и никто меня там в обозримом будущем не достанет и в психушку не отправит. Даже если французам в Джибути телеграмму отправят, то мне же ее и передадут.
15
Граф Толстой Алексей Константинович «История Государства Российского» в стихах, правда, смысл этой строфы в том, что про ближние царствования лучше не упоминать, чтобы не огрести неприятностей.