— Меня просто разносит вширь от этого пара.
Козеф Й. ужасно сконфузился. У него было ощущение, что его поймали с поличным, что его застигли на самом что ни на есть постыдном поступке и ему уже никогда не отмыться от позора.
— Нет-нет, я не это хотел сказать, — пролепетал он.
— Что-что? — спросила она с изумлением.
— Я не это хотел сказать. Очень вас прошу… прошу меня простить! — с трудом заключил он, поднимая глаза, чтобы увидеть, какие у него есть шансы быть прощенным. Но Розетта была так ошарашена, что Козеф Й. не знал, что и думать. С минуту они молча смотрели друг на друга в полной растерянности.
— Пойду закрывать, — сказала она, и Козеф Й. с облегчением перевел дух, без малейшего желания узнать, что именно женщина собиралась закрывать.
7
Он направился к малым воротам, гадая, горят там фонари или нет. Он не слышал, чтобы за ним следом кто-то шел. Вечер был бесконечно тихим и молчащим. Ветер как-то разом стих. Тучи застопорились на небе, а солнце замерло, чуть выступая над линией горизонта, — только с тем, чтобы распространить слабый и мягкий свет. Тополиные листья словно бы прихватил морозец, так они были бездвижны.
Не было слышно даже стука башмаков по гравию аллеи. Щелкни кто-нибудь пальцами или хлопни в ладоши, и тогда, наверное, это не произвело бы звука.
Козеф Й. испытывал своего рода блаженство. Ему никуда не надо было торопиться, и у него не было никаких забот. Тишина внедрилась в самую глубь его мозга. Он издалека увидел два мерцающих огонька, и его пронизала дрожь. Фонари горели. Вероятно, в чьи-то обязанности входило зажигать их из вечера в вечер. «Интересно для кого?» — не смог он подавить в себе вопрос. И сам же ответил себе: «Какая разница?» Важно было одно: два живых огонька светились по обе стороны ворот, предназначение которых так и оставалось ему неизвестным. Или, может быть, он, Козеф Й., просто не мог пока представить, на что нужны так называемые малые ворота.
По мере того как он к ним приближался, зрелище все больше и больше его зачаровывало. Лучи, исходящие из центра двух сфер, окрашивали сумерки самым теплым и призывным образом, распространяя это ощущение далеко вокруг, как будто все небо взяло взаймы свет у тюремных фонарей. Козеф Й. замедлил шаг, окончательно поглощенный чудной феерией.
Очнулся он перед раскрытыми настежь воротами.
Как в нем это отозвалось, глубоко удивило самого Козефа Й. Ему просто-напросто захотелось бежать. Бежать куда? Он сам не знал. Куда-то обратно, разумеется. Может, в свою камеру. Или по крайней мере в дежурную камеру, к охранникам — оповестить их. Уж Франца-то Хосса надо было оповестить немедленно. Тюремные ворота нараспашку — вещь ненормальная. Козефу Й. подсказывала это интуиция, и он, без всяких на то причин, чувствовал себя ответственным.
В голове у него затеснилось множество мыслей, но он не мог и пальцем пошевелить. После первых мгновений ступора ему вспомнилось, что, по сути дела, он — вольный человек. И пусть все идет кувырком, ему-то чего бояться, он — человек вольный. А доказательство тому — вот: он может себе позволить прогуливаться по самым укромным закоулкам тюрьмы. Не его забота — думать, должны быть закрыты ворота или нет, тут и в этот час. Раз фонари горят, значит, тут кто-то уже проходил. У кого-то были дела, и этот кто-то наверняка видел открытые ворота и не прореагировал, потому-то они и стоят до сих пор открытые. А значит, нет ничего удивительного и нарушающего регламент в том факте, что ворота открыты.
— Да черт с ними, — подумал Козеф Й. не без досады.
Он пошел, чтобы выглянуть за ворота. И снова, как тогда, когда ему объявили, что он свободен, подумал, что надо бы что-то почувствовать. Он же не почувствовал ничего. Он понимал, что тут было бы к месту гложущее любопытство или перехватывающее дух волнение. Ведь сколько уж времени он не выглядывал за ворота. Но он не почувствовал абсолютно ничего.
Остановясь точно в проеме открытых ворот, он выглянул наружу. Между тем свет ослаб, и Козефу Й. пришлось по мере возможности напрячь глаза. Ничего особенного, пришлось признаться, он снаружи не увидел, Но не было и разочарования. Он увидел проселочную дорогу, ведущую к какому-то саду. Справа и слева от дороги стелилось голое поле с клочками карликовой травки.