— ТИХО, — в отчаянье рявкнул Козеф Й., пытаясь перекрыть гул, отдающий от купола.
Козеф Й. многократно кричал ТИХО, и каждый раз народ притихал. Но каждый же раз перебранка немедленно возобновлялась, и с еще большей яростью. Мало-помалу Козеф Й. сообразил, что сформировалось два главных лагеря. Первый требовал, чтобы все до единого найденные, неважно где, предметы собирались в одну кучу и оттуда поровну распределялись между членами сообщества. Второй поднимал на смех это предложение. Как разделить семь окурков на двести человек? Или надо ждать, пока накопится две сотни окурков? Второй лагерь то и дело сотрясался от смеха. Кто-то из первого лагеря заметил, что зимой, по крайней мере, когда добывание пищи бесконечно затруднялось, распределение поровну всех продуктов было более чем необходимо. В ответ на это замечание кто-то из второго напомнил ту элементарную истину, что папиросы не съедобны. Второй лагерь снова расхохотался.
— ТИХО, ТИХО! — надрывался Козеф Й., и в который уже раз снова настала тишина.
— Так нельзя! — крикнул Козеф Й. и не встретил никакой реакции.
— Надо голосовать, — продолжал Козеф Й., даже не поняв, каким образом пришла к нему эта мысль.
— Голосовать — за что? — шепотом спросил голос у него за спиной.
— Надо посмотреть, кто «за», — продолжал Козеф Й. при гробовом молчании зала.
Все взгляды впились в него. Все челюсти сжались и все головы ждали от него знака. Козеф Й. не мог уразуметь, как этот несчастный рупор добивается такого послушания, такой почти религиозной покорности.
— Мы можем делить только то, что делится, — сказал Козеф Й.
Легкое движение прошло по толпе, кто-то зацыкал языком, кто-то защелкал пальцами, кто-то с харканьем плюнул.
— Мы сделаем так, чтобы было хорошо, — продолжал Козеф Й.
Все снова застыли в ожидании.
— Кто ЗА? — прогремел тогда Козеф Й. и увидел, что больше половины этой усталой толпы с черными лицами подняли руку.
30
Человек с раздутой шеей умер после десятидневной агонии.
В первый день Козеф Й. навестил его, подвигнутый смесью любопытства и досады, которые он не мог себе объяснить. Он порывался было подбодрить и обласкать больного, но каждый раз слова куда-то ускользали, не успев произнестись. Человек смотрел на него пристальным и счастливым взглядом с неизменным выражением признательности.
На другой день Козеф Й. принес несколько катышей из хлебной мякоти, которую стянул на кухне. Человек с раздутой шеей долго рассасывал их во рту. «Это хлеб», — уточнил Козеф Й., завороженно глядя, как жует человек.
На третий день вид у человека был очень усталый. «Я вам кое-что расскажу», — сказал человек. «Да?» — с энтузиазмом отозвался Козеф Й. и присел на краешек койки. Человек вкратце рассказал ему свою жизнь. Козефу Й. не всегда удавалось сосредоточиться. Но время от времени он восклицал: «Не может быть!» или «Потрясающе!»
На четвертый день у человека начался жар. У него дрожали руки, когда он подносил ко рту хлебный мякиш.
Козеф Й. хотел было сказать, что его угнетает, но не знал, как начать. Может быть, человек и так понимал, что у него, Козефа Й., на душе? Да, человек все прекрасно понимал. И? И что? Не мог бы он, человек с раздутой шеей, как-то помочь ему, Козефу Й.? Ну да, он, человек с раздутой шеей, день и ночь думал о Козефе Й., но не мог найти никакого решения. Тем не менее он, человек с раздутой шеей, был всегда рядом с Козефом Й., был готов его выслушать и как-то помочь. Положим, но как? Может быть, он, Козеф Й., тоже хочет рассказать ему свою жизнь?