Нашел его наконец сам Козеф Й. Наткнулся на иссохший труп, висевший на дереве в яблоневом саду. Яблоневый сад был его секретным местом, он приходил сюда примерно раз в месяц-два, посмотреть на заход солнца. Не в силах сдержать рыдания, весь в слезах, Козеф Й. побежал объявить комитету, что тот, кто исчез, на самом деле покончил с собой.
Ожесточенные споры немедленно завязались внутри свободного мира. Разумные голоса в унисон разразились криком и объявили самоубийцу предателем и врагом демократии. То, что произошло, было непростительным, говорили разумные голоса, при демократии не кончают собой, при демократии спрашивают мнения других, советуются, делятся…
Один только Козеф Й. не смог принять участие в дебатах, потому что спазмы рыдания его не отпускали и из глаз не переставали течь слезы. Что-то кардинально защелкнулось у него внутри, он утратил способность думать, понимать, что ему говорят, сосредотачиваться на своих ежедневных обязанностях. Поездки за хлебом, любовные утехи с Розеттой — ни о чем таком теперь даже и речи быть не могло. Целые дни Козеф Й. проводил безвылазно в кургане тряпья, хныча, как ребенок.
На всех произвело впечатление то, что случилось с Козефом Й. Самоубийцу предали забвению. Более того, комитет заявил на торжественном заседании, что такой субъект вообще в живых не числился, — чтобы не создавать досадный прецедент в зоне демократии. Зато положение Козефа Й. вызвало горячие дискуссии.
Козеф Й. присутствовал на дебатах, хотя и не был в состоянии сконцентрироваться на смысле фраз, которые произносили сидящие перед ним люди. Время от времени в его разум западали отдельные пассажи… «Демократия не может позволить себе быть неблагодарной», «если мы не учредим и систему компенсаций, значит, мы ничего не сделали», «человеку нужно давать восстановиться», «не будем забывать, что он кормил нас всю зиму», «надо послать его хоть ненадолго в тыл», «человек создан не только для борьбы и для труда, человеку бывает нужно снять напряжение, расслабиться, оттянуться. Слегка оттянуться — это не попирает принципы демократии».
Возможно, при других обстоятельствах Козеф Й. осознал бы, что состояние его здоровья, в особенности умственного, вызвало самые настоящие идеологические дебаты, и этот факт наполнил бы его гордостью. Но сейчас он едва удерживался на стуле, взгляд его блуждал, а голова все время кивала, как будто он одобрял все, что говорилось вокруг. На самом деле, кивки — это было единственное, что он контролировал, изо всех сил стараясь замаскировать внутренний скулеж и всхлипы именно мелкими движениями головы.
«Завтра вечером сделаем подмену», — расслышал он, но руки, легшей ему на плечо, уже не ощутил.
«Вот увидите, это пойдет вам на пользу», — повторял другой голос, пока чья-то деликатная рука отирала ему слезы и заставляла высморкать нос.
«Вы еще молодой, быстро восстановитесь, вот увидите», — говорили чуть ли не хором голоса, для демократии беспрецедентно дружные.
Козеф Й. и во время подмены оставался почти полностью безволен. Его только попросили вести себя как можно тише, хотя бы не всхлипывать слишком звучно. В остальном, он дался в руки четырем крепким парням, которые пронесли его по какому-то лабиринту, проявил терпение, когда понадобилось ждать, укрывшись за ящиками, почти полночи, и никак не мог понять протесты какого-то типа, которого, по всей видимости, освобождали от имущества эти четверо парней.
Козеф Й. немного пришел в себя, только когда снова оказался в камере под номером 50. На душе у него стало бесконечно тепло. В какой-то момент он услышал знакомое лязганье, потом крепкое словцо, от которого он вздрогнул, потому что вспомнил. А при скрипе тележки, на которой, он знал, развозили подносы с завтраком, Козефа Й. заполонило чувство признательности. Да, еще есть гуманность на этом свете, еще возможна надежда. У Козефа Й. дух занялся, только когда настал миг встретиться глазами с двумя старыми охранниками, Францом Хоссом и Фабиусом. Но их взгляды прошли сквозь него, как сквозь прозрачный предмет, отчего Козеф Й. облегченно перевел дух. Он вспомнил, что люди могут быть номерами и только, и его это полностью успокоило.