— Не хочу проторчать здесь весь день.
— Что, куда-то спешишь?
Тренч не ответил. Но если он думал, что его каменное лицо способно кого-то провести, то он просто не подозревал, до чего проницательный взгляд вырабатывается у канониров за годы службы.
— Лучше поделись своими планами, приятель. Конечно, ты немного освоился на «Вобле», но еще недостаточно, чтоб я не опасался за твою шкуру. Я уже говорил, тут нельзя расслабляться.
— Думал заглянуть в лабораторию, — Тренч заработал щеткой явно усерднее, чем стоило, вызвав на лице канонира загадочную ухмылку, — Корди обещала показать, как она готовит ведьминское зелье… Ты чего?
Габерон глубоко и протяжно вздохнул, наслаждаясь его замешательством.
— Так-так-так, приятель, кажется, я кое-что упустил в твоем развитии. Впрочем, неудивительно. Ты столь быстро переквалифицировался из пленника в бортинженера, что у меня попросту не было времени кое о чем тебя просветить.
Тренч настороженно взглянул на него, мгновенно напрягаясь.
— И о чем же?
— У пиратов, как ты знаешь, нет ни законов, ни правил, один лишь Пиратский Кодекс, ведающий всем, от навигации до порядка покраски корпуса. Едва лишь ступив на эту палубу, ты мгновенно вышел из-под юрисдикции Унии и более не являешься подданным Готланда.
С гримасой отвращения на лице Тренч оторвал от пушечного ствола греющуюся на солнце голотурию[10] и с такими предосторожностями, словно держал в руках ядовитую змею, отправил ее в распахнутый орудийный порт. Зря он так — голотурия, в принципе, безобиднейшее создание, только вот приятной внешностью ее Роза не наделила. Обычное дело для сухопутников, едва оторвавшихся от земной тверди, они часто шарахаются в ужасе от самых обыденных обитателей небесного океана, но при этом не замечают настоящей опасности.
— Это мне известно, — Тренч с отвращением вытер руку, которой касался голотурии, о плащ.
Это отчего-то развеселило Габерона. Кажется, парень видит опасность не только в разношерстных обитателях неба, но и вообще во всем, что его окружает. Наверно, не сладкие порядки у них на этом, как его, Рейнланде. Не цепенеет от страха, как Шму, но по-звериному настораживается, словно в любой ситуации ожидает самого плохого. Что ж, «Вобла» или перевоспитает его или отправит восвояси.
— Любой пиратский капитан вправе устанавливать на своем корабле любые порядки, если те не противоречат Кодексу, — провозгласил он, покачивая босой ногой, чтоб создать над гамаком хоть какое-то движение воздуха, — Можешь поинтересоваться на этот счет у самой капитанессы, она как-никак, несостоявшийся каледонийский законник… В общем, к чему я веду. «Вобла» — весьма либеральный корабль по всем меркам. Здесь можно изводить своих ближних, валять дурака, бездельничать и предаваться всем порокам, известным в обитаемой части воздушного океана. Разумеется, если не попадаться слишком часто. Однако на борту есть правила, неисполнение которых чревато самыми печальными последствиями. Не беспокойся, их всего два, так что не придется сильно утруждать память.
— В чем они заключаются?
— Первое тебя едва ли касается. А второе заключается в том, что на территории «Воблы» запрещены… кхм… любые… эм-м-ммм… отношения за пределами служебных и дружеских.
— Что это значит?
— Что тебе, пока ты член команды, лучше не подкатывать ядра. Не трепать чужие паруса. Не конопатить щели. Не браться за румпель. Не…
— Хватит! — взмолился Тренч, испуганный этим градом идиом, — Кажется, я понял.
— Надеюсь. Это значит, что между членами экипажа запрещены всякого рода связи, будь они даже самыми невинными и платоническими. Сперва, не стану скрывать, это показалось мне кощунством. Выдающийся своим здоровьем и красотой мужчина вроде меня не может месяцами шнырять по ветрам — и не зайти потом в какую-нибудь уютную тихую гавань… Но потом я пришел к выводу, что Ринриетта была не так уж и неправа. В экипаже, который наполовину состоит из прекрасных дам, любые отношения могут привести к катастрофе еще быстрее, чем неправильно взятый курс.
— Но ты же… — Тренч запнулся.
— Что? Флиртую?
Бортинженер поперхнулся.
— Если ты называешь это флиртом…
— Я знаю, что хожу по краю пропасти, — Габерон несколькими легкими движениями поправил прическу, — Ничего не могу поделать, таким уж я создан. Смертельная опасность — мой постоянный спутник. Не так давно я едва не спутал ежевичный лосьон для кожи с розовым ополаскивателем! В общем, если хочешь прожить длинную по пиратским меркам жизнь, не иди против ветра. И не вздумай разводить пары ни с одной из присутствующих в команде дам. Не переживай, на островах за пределами Унии есть немало заведений, в которых уставший пират вправе рассчитывать на необременительную и приятную компанию…
Тренч с таким ожесточением принялся тереть пушку, что даже металл заскрипел.
— Я даже не думал ни о чем… в таком роде.
Габерон зевнул, переворачиваясь на другой бок. Интересно, все готландцы такие бесхитростные караси, которых видно насквозь?
— Надеюсь, приятель. Кроме того, здравомыслящий человек никогда не крутит шашни с ведьмой. Это попросту опасно. А теперь, если ты не против, я немного отдохну. Утро и без того было тяжелым, а я не хочу, чтоб у меня появились морщины из-за недосыпа…
— А первое?
— Ммммм?
— Первое правило. Ты сказал, их два.
— Ах, это… Не бери в голову. Оно гласит, что нельзя предавать своего капитана, что бы это ни значило. И в этом Пиратский Кодекс с ним полностью единодушен. Пират, предавший своего капитана, автоматически приговаривается к смертной казни, имей это в виду. Теперь ты дашь мне отдохнуть?
— Извини, — Тренч опять зашуршал щеткой, — Не буду мешать.
Габерон улыбнулся и закрыл глаза.
* * *
Конечно, поспать ему долго не дали. Едва только он погрузился в верхние слои дрёмы, мягкие, как пушистые облака, Тренч опять перестал шуршать щеткой, прерывая ставший привычным ритм.
— Что такое? — сердито осведомился Габерон, не открывая глаз, — Затруднения, господин бортинженер?
— Тише… Какой-то звук…
— Если тебе послышалось что-то, напоминающее пятые склянки, не обращай внимания, — посоветовал Габерон, — Скорее всего, это Шму в очередной раз не смогла донести пустые кастрюли до камбуза. Иногда мне кажется, что только магия старика Уайлдбриза мешает этой девчонке расколотить всю «Воблу» в черепки. Но она старается.
— Нет, что-то другое… — Тренч неопределенно пошевелил пальцами, словно играл на клавесине, — Как будто музыка.
Габерон со вздохом открыл глаза.
— Киты, что ли, поют? Это едва ли, приятель. Они в этих широтах не появляются, не любят чересчур теплых ветров. Когда-нибудь я покажу тебе, как поют киты. Ох, как они поют!.. Иногда даже приходится подниматься на квартердек и палить из мушкета, чтоб они заткнулись и дали наконец выспаться усталому пирату…
— Не киты, — Тренч досадливо дернул бровью, — Музыка. Из патефона. Кажется, из капитанской каюты.
Габерон недоверчиво приподнял бровь.
— Шутишь!
— Нет, теперь отчетливо слышу.
Сам Габерон не слышал ничего, кроме привычного шороха ветра и скрипа дерева — звуков, сопровождающих каждый корабль от рождения и до смерти. Что ж, человеку, который прожил жизнь, возясь с пушками, глупо уповать на хороший слух. Может, оттого среди канониров редко случаются музыканты?..
Габерон вслушивался так напряженно, что едва не перевернулся в гамаке.
— Чуткое у тебя ухо, — проворчал он, силясь восстановить утраченное равновесие, — Что играет-то? Что-то грустное? «Белый кит и луна»? «Багровая порфира[11]»? Что-то из такого?
— Нет, — Тренч уверено мотнул головой, — То же, что обычно. Про Восьмое Небо и старого Буна.
Габерон преувеличенно весело рассмеялся и смахнул со лба пот.
— Ах, это… Это ерунда. «Баллада о Восьмом Небе», дай Роза памяти, кто ее исполняет… Ага. Ансамбль «Барон фон Самстаг и Злая Белая Скво».
Услышав это, Тренч отчего-то не вернулся к чистке пушки. Напротив, бессмысленно вертя в руках щетку, уставился в проем орудийного порта, где смотреть было совершенно не на что, если не считать обрывки облаков, похожие на клочья паутины в углах оконной рамы.