— Первый помощник?
— Расположение… Верхняя палуба. Мертв.
— Дежурный офицер?
— Расположение… Корабельный арсенал. Мертв.
— Вахтенные матросы?
— Расположение… Верхняя палуба, правый борт. Мидльдек. Верхняя палуба, ют. Мертвы.
— Сколько мертвых тел в данный момент находится на борту?
Гомункул дал ответ через неполных две секунды. Совсем небольшой интервал для человека, но весьма значительный для существа, которое работало с цифрами и только в цифрах видело весь окружающий мир. Мертвые воздухоходы для него тоже лишь цифры, напомнил себе Габерон, стараясь сохранять спокойствие и беспристрастность. Такие же, как скорость ветра, высота или угол тангажа. Нельзя винить его за это.
— На борту в данный… момент находится сорок восемь мертвых тел.
— Все они принадлежат членам корабля?
— Подтверждаю.
— Причина смерти?
Гомункул размышлял еще дольше. А может, Габерону это лишь показалось.
— Не могу установить. Не… обладаю данными.
— Тупица! — вспылил Дядюшка Крунч, — Потерял весь экипаж и не знает, отчего?
Габерон рассеяно прочертил на карте пальцем какой-то бессмысленный, состоящий из одних петель, курс.
— Он всего лишь судовой гомункул. Нельзя ожидать от него слишком многого.
— Наш пушкарь совершенно прав, — бесцеремонно вставил «Малефакс», в голосе которого явственно слышалось превосходство, — Этот служака регистрирует в своей памяти все, что касается функционирования корабля, но не жди, что он станет дотошно фиксировать все, что касается жизни на борту. Его возможности весьма ограничены.
— Тебе бы у него поучиться, бездельник, — проворчал голем, — Ладно, не заводись. Так значит, у нас есть болтающаяся в воздухе канонерка с мертвым экипажем? Ничего себе находка. Воля твоя, Ринриетта, а я бы к ней на всякий случай не приближался. И вообще развернул корабль в другую сторону.
— Боишься призраков, Дядюшка Крунч? — озорная улыбка Корди помогла скрасить потяжелевшую атмосферу в штурманской.
— Нет, рыбеха, — серьезно ответил голем, ворочая тяжелой головой, — Я боюсь того, кто примчится им на помощь. Раз он подает сигнал бедствия, можно не сомневаться, что его засекли на Дюпле и, верно, оттранслировали дальше, в расположение ближайшей эскадры. Канонерская лодка — это тебе не упавший за борт бочонок сушеной ставриды! На помощь ему ринутся все боевые корабли на тысячу миль в округе!
— Опасения напрасны, — поспешил заверить его «Малефакс», — Воздух в радиусе трехсот миль от нас пуст, если не считать отдельных рыбьих косяков. Даже если на помощь канонерке кто-то идет, ему потребуется не менее двенадцати часов, чтоб сюда добраться. В этом наша прелестная капитанесса была права — у щучьих углов в этом смысле есть определенные преимущества. По крайней мере, можно не переживать из-за досаждающего чужого общества.
— Лучше нам здесь не задерживаться, — твердо сказал Габерон. На капитанессу он в этот момент не смотрел, но все в штурманской поняли, к кому обращены слова, — Формандское адмиралтейство, если я правильно помню образ его мыслей, очень нервно реагирует на своих мертвых небоходов. Особенно на патрулирующих военных кораблях. Будьте уверены, их эскадра будет рыть килем небо, лишь бы взять нас, если кто-то засечет «Воблу» поблизости от «Барракуды» с полусотней мертвецов на борту.
Корди в задумчивости связала дубовым узлом[6] пару своих беспокойных хвостов.
— Габби… Ты думаешь, формандцы могут броситься за нами из-за этой канонерки? Решат, что… это мы их?
Габерон послал ей свою фирменную гримасу, которую называл «Мускат с лимоном» — равные порции меланхолии и философского скепсиса, сдобренные щедрой толикой уныния, но с щепоткой насмешки.
— Не исключаю, корюшка. Ну или же они схватят нас просто за то, что мы пираты. Есть у формандских военных кораблей такая милая традиция. А там уж будут разбираться, кто перебил целый экипаж королевского флота…
— И кто? — спросил Тренч.
Габерон нахмурился. Он все еще не до конца привык к наличию лишнего члена экипажа на борту «Воблы» и оттого вопросы Тренча иногда сбивали его с толку. Может, потому, что вопросы Тренча всегда отличались подобным свойством — били внезапно и непременно в цель. «Из парня мог бы получиться канонир, — подумал Габерон, изобразив на лице пренебрежительную гримасу, — И характер подходящий, задумчивый, выдержанный. Из меланхоликов получаются лучшие пушкари на свете».
— Возможно, что никто, — сказал он вслух, — Какое-то происшествие на борту, внештатная ситуация… Ты не поверишь, приятель, но на одного человека, погибшего от пули или ядра, приходится десятеро покойников, принявших смерть от собственной глупости, не завязавших страховочный фал во время работы на мачте или не следивших за давлением в котле.
— Едва ли сорок восемь человек одновременно работали на реях или сидели вокруг котла, — заметил Тренч. И снова угодил в точку.
— Болезнь? — в грохочущем голосе Дядюшки Крунча послышалась несвойственная ему неуверенность, — Я слышал, по иберийским островам гуляет особенная малярия, сжигает человека в три дня… Если на борту вспыхнула эпидемия…
Габерон покачал головой.
— Они были в нескольких часах хода от Дюпле. Ни одна болезнь не выкашивает людей столь быстро. Кроме того, всегда можно было задать гомункулу обратный курс, чтоб корабль двигался в автоматическом режиме до верфи. Они этого не сделали. Значит, — ему самому не хотелось продолжать, но и оборваться себя на полуслове он не смог, — значит, смерть, откуда бы она ни пришла, застигла их врасплох.
Глаза Корди загорелись. Большие и по-детски чистые, они всегда загорались ясными огнями, которые были видны издалека так же хорошо, как сигнальные огни на мачтах баркентины.
— Музыка Марева, — сказала она, зловеще понизив голос, — Вот что это такое.
— Какая еще музыка? — неохотно поинтересовалась Алая Шельма, приподняв бровь.
Ведьма тряхнула многочисленными хвостами.
— Особенная. Иногда, очень-очень редко, из Марева начинает звучать музыка. Наверху ее не слышно, но если кто идет на сверхнизких… Кто ее слышит, слышит голос самого Марева. Он волшебный и ему нельзя сопротивляться.
— И что происходит с теми, кто его слышит?
— По-разному, — уклончиво ответила ведьма, — Некоторые, говорят, сами за борт бросаются. В помрачнии сознания. Другие всякие глупости творят. Я слышала, когда-то в порт пришел корабль, а там все матросы — однорукие! Они сами себе руки поотрубали, когда услышали Музыку Марева!
Дядюшка Крунч ударил по навигационному столу железной ладонью. Хорошо, что рассчитал силу, не проломил насквозь. Но гул по штурманской пошел такой, что вздрогнул даже Тренч.
— Кабацкие рассказы! Больше таскайся за Габероном по портовым забегаловкам, рыбеха, еще и не то услышишь. Про премудрого пескаря, например, который живет только на западном ветру и появляется в полночь, чтоб предсказать вахтенному судьбу. Или призрачный клипер, который заманивает корабль на рифы. Или вот русалок, которые соблазняют матросов, а потом бросают их с полным ведром икры…
Алая Шельма порозовела, на миг выпав из образа.
— Хватит, Дядюшка Крунч! Мы поняли. Конечно, никакая это не Музыка Марева.
— А что тогда? — Корди уперла руки в бока, — Сама скажи!
— Хищные рыбы, — не очень уверенно сказала капитанесса, — Не слышала, чтоб в этих краях такие были, но…
— Акул в этих краях всегда хватало, — пробасил абордажный голем, — А уж южнее их столько, что хоть на нитку нанизывай. Только нет таких рыб, чтоб смогли сожрать полсотни человек за раз на бронированном корабле.
— Что остается? Бунт?
Габерон рефлекторно выпрямился в кресле.
— Можешь бесконечно острить про формандских небоходов, Ринни, но ты прекрасно знаешь, что они не бунтуют почем зря. По крайней мере, не экипаж канонерки военного флота! Скорее я поверю в рыб-людоедов или Хор Марева…
— Музыку Марева, — с серьезным видом поправила его Корди, — Это называется Музыка…