Тысяча футов это, в сущности, ерунда. На такой высоте Марево не предствляет никакой опасности. Почувствуешь разве что запах. Ну и тошноту, если проведешь там несколько часов. Настоящее лицо Марево показывает начиная с восьми сотен футов. Вот там уже бывает… неприятно. Но не переживай. За два часа мы успеем дюжину раз обойти весь корабль, а Ринни присмотрит себе подходящий трофей. Так что уложимся с запасом. Разве что взгляд нашей капитанессы упадет на рояль из кают-компании…
Алая Шельма презрительно фыркнула, не удостоив его даже взглядом.
— Шучу. Нет на канонерках никаких роялей. И кают-компании тоже нет. Имея на борту столько мертвой массы, приходится ограничиваться самым необходимым. Все жилые отсеки и капитанский мостик находятся в надстройке. Там же арсенал, офицерские каюты, крюйт-камера и пост связи.
— А ниже? — поинтересовалась Алая Шельма, внимательно разглядывая приближающийся серый корпус.
— Вторая палуба, она же мидль-дек, она же машинная, — Габерон пожал плечами, — Не то место, где можно найти подходящий трофей, если, конечно, тебя не удовлетворит кусок ржавой трубы или гаечный ключ. Вся вторая палуба отведена под котлы, колесные приводы, паропровод и бункера с магическим зельем. Весьма тесное и душное место. Если сунешься, мгновенно провоняешь маслом и всякой дрянью…
— Полагаю, ты был там редким гостем, — сказала она без улыбки, — Раз есть мидль-дек, значит, есть и нижние палубы?
— Одна нижняя палуба. Но гостить там я не советую.
— Почему?
— Душно, темно и тесно. Настоящий погреб, который мы частенько использовали вместо свалки. Склад рухляди и мусора.
Алая Шельма кивнула, показав, что услышала, но не стремится продолжать разговор. В другой раз Габерон нарочно насел бы на нее, изматывая чувствительными саркастичными уколами, но в этот раз замолчал сам. Потому что шлюпку отделяло от пустой палубы канонерки всего двести или триста футов — то расстояние, на котором хорошо были заметны мертвые тела.
Их было много — вот первое, о чем он подумал. Удивительно много. Разбросанные по всей верхней палубе, в своих щегольских лазурно-синих мундирах флота Формандской Республики, с высоты они напоминали игрушечных солдатиков, которых непоседливый ребенок не убрал в коробку после игры. Разве что солдатики, даже самые дорогие и отлитые лучшими мастерами, редко принимают подобные позы.
Еще он заметил кровь. С последнего в их жизни боя миновало несколько часов, кровь давно свернулась, образовав на палубе багрово-черные потеки, которые выглядели немного блеклыми в легкой завесе Марева. Сорок восемь мертвецов. Габерону пришлось стиснуть пальцы на румпеле с такой силой, чтоб заболели костяшки. Слишком уж велик был соблазн отвернуться. Пока шлюпка спускалась к верхней палубе канонерки, он заметил еще кое-что. Что-то, что сперва показалось ему обманом зрения, сотканной Маревом иллюзией. Но это была не иллюзия.
Чтобы не думать об этом, Габерон запустил руку под банку, нащупал там старомодный громоздкий гелиограф и с преувеличенной торжественностью вручил Алой Шельме.
— Зачем это мне? — удивилась капитанесса.
— Я подумал, будет не лишним отбить передачу, прежде чем мы пришвартуемся.
— Передачу кому? Мертвецам?
Алая Шельма неохотноразложила гелиограф, поймала в отражатель солнце и стала быстро щелкать поворотным рычажком, открывая и закрывая шторки. Одновременно она проговаривала сообщение вслух, — «Говорит капитанесса Алая Шельма, пиратский борт «Вобла». Не открывайте огонь. Повторяю. Не открывайте огонь. Ваш корабль захвачен и будет подвергнут досмотру. Не пытайтесь оказать сопротивление — и никто не пострадает».
— Неплохо, — признал Габерон, кивнув, — Делаешь успехи.
— Серьезно? — Алая Шельма выглядела польщенной.
— Ага. Но остается поработать над отдельными символами. Вместо «не открывайте огонь» ты только что приказала им «не отгрызайте супонь[8]». А потом сообщила, что их кальмар захвачен и будет подвергнут присмотру. Я думаю, они бы здорово удивились, если бы в самом деле имели на борту ручного кальмара. Или если бы на борту была хоть одна живая душа.
— Плевать. Разговоры заканчиваются, когда пират ступает на палубу. Швартуемся!
* * *
Для швартовки Габерон выбрал место на юте, позади надстройки. Когда шлюпка уже нависала над палубой канонерки, он выудил из-под банки четырехлапый швартовочный якорь и, коротко размахнувшись, метнул вниз. Глаз его не подвел — якорь зацепился за ограждение палубы и Габерон принялся орудовать лебедкой, наматывая его на бухту.
Алая Шельма уже стояла в шлюпке, вытащив из-за пояса пистолет и положив свободную руку на оголовье сабли. Габерон не мог не признать, что выглядела она сейчас впечатляюще, а уж взглядом так полоснула по палубе канонерки, что лишь чудом не высекла из нее искр. Шлюпка быстро оказалась притянута вровень с бортом. Не дожидаясь окончания швартовки, Алая Шельма уже собиралась было легко перешагнуть бездонную пропасть между двумя бортами. Габерону пришлось положить руку ей на плечо.
— Позвольте идти впереди тому, кто лучше знаком с устройством корабля.
Алая Шельма упрямо вздернула подбородок.
— Я не боюсь мертвецов.
— Тогда зачем прихватила с собой оружие?
— Кажется, ты тоже пришел не с пустыми руками!
Габерон ухмыльнулся и поднял со дна лодки закутанный в парусину сверток. Сверток был тяжел — мышцы на его предплечьях вздулись, заслужив уважительный взгляд Тренча. Канонирснял парусину и ласково погладил ладонью полированный металл, украшенный незатейливым, но изящным узором.
— Что это? — удивленно спросил Тренч, глядя на то, что обнаружилось под парусиной, — Это… пушка?
Габерон по-отечески мягко погладил теплый металл.
— Это не пушка, приятель, это пятифунтовая кулеврина.
— Выглядит как пушка для охоты на китов.
— Это еще одна из моих малышек, — Габерон улыбнулся, — Я зову ее Жульетта. Она девушка немного старомодная, но характер у нее тяжелый. И превосходный бой. Могу попасть в крысиный щит[9] со ста ярдов.
— Почему было не взять мушкет?
— Выглядит не так внушительно. Врага мало подстрелить, врага надо испугать. Вбить ледяной страх в его сердце. И с этим малышка Жульетта справляется наилучшим образом. От ее грохота даже отчаянные смельчаки делаются белее облаков.
— Габби просто рисуется, — буркнула Алая Шельма, почесывая раструбом собственного тромблона ухо, — Ему нравится шляться с чертовой мортирой на плече и привлекать внимание девушек. Однажды его угораздило пальнуть из нее — с весьма печальными последствиями. Во всем трактире вышибло стекла, ядро выворотило печную трубу, а самого Габби пришлось еще пару часов приводить в чувство.
— Это все запальный шнур, — пробормотал Габерон, пристраивая тяжеленную кулеврину удобнее на плече, — Я зажал его в зубах, а потом случайно повернул голову, когда расчесывал волосы. Ну и угоди он в запальное отверстие… А грохоту-то было!
— Не вздумай поджигать шнур в этот раз!
Габерон, вытащивший было из кармана штанов моток запального шнура, смутился, и сунул его обратно.
— Я буду глупо себя чувствовать, разгуливая по чужому кораблю с пушкой, из которой нельзя выстрелить.
— Зато я буду чувствовать себя в безопасности. А теперь вперед!
Габерон спрыгнул на палубу канонерки первым. И сразу пожалел о том, что не проявил должного терпения — бронированная палуба наградила его чувствительным ударом по пяткам. Он уже и забыл, каково это, иметь дело со сталью вместо дерева…
Габерон хотел было взять под руку Алую Шельму, но та с негодованием отстранилась и спрыгнула сама. Тренч покинул шлюпку последним и первым делом закрепил швартовочный конец. Только после этого у них появилась возможность оглядеться. И Габерон убедился в том, что увиденное им сверху не было оптическим обманом. Он ощутил волну тошноты, мягко ударившую под желудок. И тяжесть кулеврины на плече впервые показалась ему тяжестью не успокаивающей и знакомой, а мертвой и бесполезной. Здесь уже не в кого было стрелять, некому было грозить, не на кого было производить впечатление. Представление уже закончилось, и то, что осталось на сцене, было лишь беспорядочно разбросанным реквизитом.