— Роза Ветров! — выдохнул Тренч. Он, видно, только сейчас разглядел в подробностях мертвые тела, лежащие на всем протяжении палубы от юта до надстройки, — Ох…
Парня можно понять, ничего подобного ему на своем Рейнланде видеть, наверно, не приходилось. «Как и мне, — отстраненно подумал Габерон, борясь с желудочным спазмом, — За все годы службы на флоте».
— Гнилая треска, — Алая Шельма сделала несколько неуверенных шагов, озираясь, — Что… это?
Она выглядела ошеломленной, испуганной и сбитой с толку. В другое время это было бы хорошим поводом для шутки. Но Габерон не был уверен, что у него найдется хотя бы одна. Все шутки враз отсырели, как картузы с порохом, и теперь никуда не годились. Он и себя самого в этот момент ощущал каким-то отсыревшим, тяжелым…
— Это то, что когда-то было людьми, — с печальным смешком заметил он, — Командой борта номер сто пятнадцать.
— Но они… они…
— Это был не бой, — негромко, но твердо сказал Габерон, жалея, что не может заслонить от капитанессы палубу с распростертыми на ней телами, — Это была резня. Побоище. Страшное и жуткое побоище. Никогда не видел, чтоб кто-то расправлялся с неприятелем… подобным образом. И с такой неизъяснимой жестокостью.
— Может… Может, это нападение хищников? — Алая Шельма, не удержавшись, прижала ладон ко рту, — Дядюшка Крунч говорит, к югу отсюда полно акул.
— Челюсти никогда не оставили бы таких следов. Кроме того, рыбы унесли бы почти все с собой. Их рубили. И словно не абордажными саблями, а палашами. А еще я совсем не вижу пулевых отверстий.
Капитанесса попятилась от ближайшего лежащего к ней тела.
— Их можно и не заметить, — пробормотала она, — Поди разбери…
— Я говорю не о телах. Я говорю о палубе, — Габерон обвел рукой ют, — Я знаю, как выглядит палуба после абордажного боя. Отметины от пуль и картечи оставляют после себя весьма живописную картину. Но здесь их очень мало. А те, что есть — на планшире правого борта со внутренней стороны.
Алой Шельме потребовалось не больше секунды, чтоб понять, о чем он говорит.
— Ты имеешь в виду, стреляли только обороняющиеся?
— Да. Такое ощущение, что готландцы после швартовки бросились на команду с саблями наперевес, совсем забыв про огнестрельное оружие. А это совсем не в их манере. Готландцы педантичны, дисциплинированы и прекрасно управляются с ружьями. Им проще было бы слаженно перебить экипаж залпами с близкой дистанции, раз уж застали противника врасплох. К чему ввязываться в абордажную рубку, да еще и столь жестокую? Я бы понял, если б речь шла о нападении дикарей с Анзака или Суона. Те мастера в жестокости и режут экипаж с неописуемой злобой. Но готландцы?..
Тренч тоже выглядел потрясенным. Бледный, как подкисшее молоко, он смотрел на мертвых формандских небоходов, чьи тела были разбросаны по палубе, с выражением явственного ужаса на лице. Мальчишка. Таким всегда тяжело. Габерон рассматривал палубу, пытаясь сосредоточиться на второстепенных деталях, а не на людях — нехитрый защитный прием, знакомый всякому канониру, которому доводилось наблюдать за плодами своих трудов, когда садишь шрапнельным прямо по вражеской палубе с малого расстояния…
Ему удалось притушить все ощущения или хотя бы свести их до минимума, кроме чувства свербящего во внутренностях беспокойства. Источником его, как он сам с удивлением понял, были не мертвецы, а маленькие юркие рыбешки, шныряющие по верхней палубе между телами. Не плотоядные пираньи, понял он, те еще не успели заявиться на запах, да и нелегко с их крошечными плавниками идти наперерез ветру… Обычные батиптеры, хорошо узнаваемые по длинному выдающемуся из плавника усу, метущему палубу. Неприятные рыбешки. Не падальщики, как многие их приятели из небесного океана, но все равно при виде этих невзрачных рыбешек всякий опытный небоход нахмурится. Появление батиптер — верный признак того, что корабль входит в верхние слои Марева или, по крайней мере, подошел на опасно близкую дистанцию.
— Здесь были не готландцы, — говорить Тренчу приходилось сквозь стиснутые зубы, — Какая-то ошибка…
— Ошибки здесь нет, — неохотно ответил Габерон, — И недоразумения тоже. Я не вижу ни одного мертвеца в готландской форме. Это значит, они забрали своих покойников с собой. Спокойно обшарили захваченный корабль и унесли все улики. Так не поступают в состоянии паники. Хваленая готландская организованность… Ринни, забирайся обратно. Тренч, сматывай канат.
Он недооценил Алую Шельму. Момент слабости прошел быстрее, чем он рассчитывал. Капитанесса привычно вздернула подбородок:
— Мы еще не закончили!
— Мы уже ниже отметки в тысячу футов, — бесстрастным голосом заметил он, — Еще немного, и почувствуем вкус Марева на зубах. Ты уверена, что не хочешь вернуться на «Воблу»? Что здесь делать? Рассматривать мертвецов? Тебе мало впечатлений?
Он был уверен, что едва лишь рассмотрев детали побоища, Алая Шельма поспешит забраться в шлюпку и убраться обратно с такой скоростью, которую позволяет развить здешний ветер. Он сам на ее месте так и поступил бы. Направил бы шлюпку свечой вверх, оставляя за собой стальную могилу, медленно погружающуюся в Марево и уносящую с сорок без малого полсотни тел. Но она оказалась крепче, чем он предполагал. Ей потребовалось несколько минут, чтоб придти в себя, зато когда она вновь взглянула на него, в прищуренных глазах не было ни страха, ни неуверенности.
— Когда нам потребуется покинуть борт, я отдам соответствующий приказ, — звучно и уверенно сказала она, возвращая треуголке привычное положение и прикрывая полями глаза, — А до того времени будьте любезны выполнять приказы своего капитана!
Габерону захотелось звучно выругаться. Так, чтоб испуганно порхнули в сторону беззаботные рыбешки, шныряющие вдоль борта. Девчонка. Упрямая вздорная девчонка. Боится мертвецов до ужаса, но еще больше боится потерять лицо перед подчиненными, показать слабость, недостойную наследницы Восточного Хуракана.
— Ринни, хватит, — попросил он, понизив голос настолько, чтоб не слышал Тренч, — Ты уже доказала свою отвагу. Мало кто из пиратов может похвалиться тем, что ступал ногой на палубу канонерской лодки. Но ты это сделала. Флибустьеры из Порт-Адамса еще месяц будут пить за тебя дрянной тростниковый ром и чествовать за дерзость и отвагу. Тебе этого не хватит?
Она обожгла его взглядом, по сравнению с которым даже струя пара из котла показалась бы дуновением прохладного ветра.
— Отчаливать рано, — тон ее голоса, напротив, казался обжигающе-холодным, — Пока мы не сделали того, за чем пришли. А когда сделаем, быть может, голодранцы из Порт-Адамса прибьют мой портрет в каждой капитанской каюте.
Габерон ощутил, как разливается под языком кислая горечь — как от хинного порошка, что приходится принимать в южных широтах от малярии. Так и есть, что-то задумала. И, судя по этому лихорадочному жару в глазах, что-то серьезное. Но что?
— Собираешься добыть личный ночной горшок капитана? — он использовал улыбку из своего неприкосновенного запаса, чуть потускневшую, но еще вполне годную к использованию в подобной ситуации, — Напишешь какое-нибудь ругательство в корабельном журнале? Испачкаешь краской капитанский мостик?
Она прищурилась. Нехорошо прищурилась.
— Думаешь, я способна лишь на мелочи?
— Думаю, вы немного заигралась, мисс Ринриетта Уайлдбриз, — он никогда не называл ее полным именем, Алая Шельма едва заметно вздрогнула. Но глаза ее по-прежнему излучали обжигающий жар, — Ты хотела доказать, что достойна своего деда — и вполне это доказала. И нам и себе самой. Но сейчас стоит остановиться. Канонирское чутье говорит мне, что мы впутались в дурную историю. Прояви благоразумие, Ринни. Хоть раз не иди на поводу у собственной гордыни.
Он почти сразу пожалел о сказанном. Минутой ранее, быть может, ему бы удалось ее уговорить. Но едва он произнес последние слова, как острый капитанский подбородок дернулся еще выше. А глаза, пылавшие жаром, мгновенно выгорели и стали бесцветными, серыми, как броневая обшивка канонерской лодки.