Только бы не уронить. Только бы не оступиться.
Только бы преодолеть эту пропасть длиной в тридцать футов…
— Покайся! — внушал Габерону голем сердитым басом, не отступая ни на шаг, — Помни, что писал в своем послании к латинянам преподобный Буц. Человек, отягчающий свою душу грехом, никогда не прикоснется к лепестку Розы. Его жизнь до самого окончания будет покорна лишь дурным низменным ветрам, слабым и дующим над самым Маревом. Тот же, что нашел в себе силы духовно очиститься, безжалостно выкинув балласт греха, вознесется на высоту в сто тысяч футов, осеняемый самыми ласковыми и нежными ветрами!
Ведущий на верхнюю палубу трап был ближе с каждым шагом. Габерон уже видел кусок неба. Странного, багрово-серого неба, точно облака отражали зарево полыхающего где-то поблизости пожара. Габерон не сразу вспомнил, где они находятся. В нижних слоях Марева, где ядовитые испарения столь густы, что воздух почти теряет прозрачность. И этим воздухом они с Тренчем дышали всю ночь, насыщая сознание гибельными, дарующими сумасшествие и смерть, парами.
— Скоро глотнем свежего воздуха, — прошептал Габерон на ухо Тренчу, — Держись.
— Он идет за нами?
— Да. Просто бормочет.
До трапа осталось футов двадцать пять. Смешное расстояние для человека, привыкшего за полминуты добираться от юта до форштевня. И гигантское — для человека, сознающего, что идет по волоску над бездонной пропастью, и каждый шаг может стать последним. Габерон задыхался в своей гремящей броне, а шлем постоянно съезжал в сторону, отчего он переставал видеть даже то, что находится под ногами. Следующий по пятам голем в любой момент мог обнаружить обман.
— Батюшки! — голем всплеснул руками, разрубив огромную бочку, стоявшую в футе от правого плеча Габерона, — Подумать только, Хемиши придут уже через полчаса, а мы даже сазана в печь не поставили! Из-за этой скарлатины у меня все вылетело из головы! Мьюзи, будь добра, сходи в чулан за рыбьим жиром, а я побегу на кухню… Ох, Роза, вот ведь незадача какая…
Каким-то образом Габерон сумел не вздрогнуть, услышав треск раскалывающегося дерева прямо за спиной. По костям, ставшим внезапно полыми, прокатились ледяные капли ртути, а челюсти сжалась настолько, что могли бы, казалось, перекусить швартовочный конец. Но все-таки не вздрогнул. Не сбился с шага.
Не думать. Не отвлекаться. Не чувствовать.
До трапа осталось едва ли больше двадцати футов. И еще семь сотен по вертикали — чтоб вырваться из плена адской похлебки. Если есть шлюпка и парус, а еще ветер, чтоб его надуть, это дело нескольких минут. Габерон представил, как шлюпка стремительно взмывает вверх, сбрасывая с себя хлопья алого тумана. Как он набирает полную грудь свежего воздуха, сытного и сладкого, как родниковая вода. Как ветер ласково и вместе с тем насмешливо треплет его по волосам. А кругом плывут облака — разных форм, разных очертаний, и все белые, как вывешенное на просушку белье…
— Сапоги недурны, признаю, — снисходительно заметил голем, неотступно следовавший за ним, — Вижу, вы заменили подметки? Очень чистая работа, мистер Трамбельдот. Эти сапоги мне достались еще в тридцать шестом, когда я служил под командой адмирала Генти на «Солнечном луче». Прекрасные сапоги и сносу им не было бы, кабы не подметки…
Пятнадцать футов до трапа. Расстояние на два прыжка. Габерон знал, что даже истощенный сверх всякой меры сможет покрыть это расстояние в секунду. Но он не был уверен в том, что в его распоряжении имелась эта секунда. Даже разболтанный и едва держащийся на ногах голем оставался смертельно опасен. Значит, никаких рывков. Что ж, правду говорят, будто канониры — самые хладнокровные люди на свете. Шаг за шагом. Фут за футом. Медленно и…
Последним препятствием перед трапом была небольшая груда мусора. Габерон, не задумываясь, поднял ногу, чтоб перешагнуть ее. Взгляд, обогнав тело, уже прыгал по ступеням трапа. Еще четыре, самое большее, пять шагов и…
Тренч оглушительно чихнул.
В тишине безлюдного мидель-дека этот звук прозвучал громко, как мушкетный выстрел. Габерон, уже занесший ногу, от неожиданности пошатнулся, попытался сместить центр тяжести, но это было сродни попытке управлять кораблем с перебитым рулем. В сотую долю мгновенья равновесие оказалось утрачено, Габерон зашатался, дернулся было в сторону и…
«Встать на ровный киль! — крикнул кто-то у него в голове, — Дифферент на нос! Все на палубу!.. Тревога!»
Он рухнул лицом вниз, не успев даже смягчить падение руками, думая лишь о том, как бы не зашибить Тренча. Это было похоже на крушение тяжело груженого корабля в миниатюре. Был и треск дерева, и грохот, и брызнувшие во все стороны обломки, и приглушенные крики.
Габерону не раз приходилось наблюдать кораблекрушения со стороны или даже участвовать в них, но он никогда не задумывался о том, что ощущает большой тяжелый корабль, врезаясь носом в непреодолимую преграду…
Тренч, вскрикнув от боли, откатился куда-то влево. Сам Габерон врезался лбом в палубу, с такой силой, что перед глазами вспыхнули в плывущем хороводе зеленые звезды. Хвала Розе, в последний момент успел повернуть немного голову, чтоб не сломать шею… Но удар все равно вышел оглушающий.
— Настоятельно рекомендую вам, господин секретарь, оформить эту депешу входящим по третьему разряду, — рявкнул за его спиной голем, — Формуляром четырнадцатым за этот год!
Мотая головой, Габерон оттолкнулся обеими руками от пола и поднялся. С лязгом и грохотом на палубу падали части его жестяного доспеха. Он даже не сразу осознал размер катастрофы — мысли с трудом проникали в сознание сквозь слой плотной парусины, обложившей мозг. Зрение от удара о палубу все еще было затуманено, но не настолько, чтоб он не разглядел выступающую тусклую громаду с огромными тенями-лезвиями. Габерон рефлекторно отшатнулся назад и ощутил трепет ветра, который прошел перед его лицом. Сердитого, резкого, пахнущего железом ветра.
* * *
Его спасло то же, что едва не погубило.
Марево.
Оно притупило рефлексы голема, замедлило скорость его смертоносных когтей, превратив идеальный смертоносный механизм в барахлящую железную куклу. Но даже она оставалась опасной, как скат.
Габерон отшатнулся, больше интуитивно, чем по расчету — и коготь голема хищно прошипел рядом с ухом. Голем уже не бился в полную силу, как несколькими часами ранее. Его движения, хоть и сохранили стремительность, отчасти утратили выверенную холодную точность, роднившую его со сложным заводским механизмом.
— Записывайте, мисс Ханни! — рявкнул он, обрушив на Габерона очередной смерч из шипящего железа, — Нам понадобится один окунь среднего размера, пучок шалфея, горсть соли, немного лимонного сока и, главное, кориандр! Запомните! Без кориандра у вас ничего не выйдет!
Он наступал на Габерона, полосуя когтями воздух и заливая все вокруг мертвенным светом своего единственного глаза. Несмотря на то, что его движения утратили координацию и скорость, Габерон не чувствовал себя так, словно выиграл серьезную фору — сейчас он сам едва держался на ногах. Каждый шаг давался ему тяжелой ценой. Каждое движение стоило вспышки боли. Каждый прыжок едва не лишал сознания.
«Еще одна танцевальная партия, — подумал Габерон обессилено, пятясь в сторону трапа так, чтоб оставаться лицом к голему, — Только на этот раз позади нет спасительного лаза…»
Габерон сорвал с себя кусок механического хлама и швырнул в лицо голему. Разумеется, тот даже не обратил внимания на этот выпад — железяка отрикошетила от ничего не выражающей маски. Ответный удар едва не рассек Габерону горло. Они оба шатались, оба двигались не в такт, оба напоминали скорее раненных животных, чем изящных танцоров. Впрочем, разгромленный мидль-дек, затянутый густым алым туманом, тоже едва ли походил на танцевальную залу.
— Контрданс ничуть не сложно танцевать даже с вашим опытом, маркиз! — проворковал механический убийца, словно подслушав мысли Габерона, — Просто помните эти три позиции и не отягощайте излишним усилием ноги. Вот смотрите, как все просто — раз — раз — раз!..