Третий «раз» чудом не разрезал Габерона поперек живота. Спасла не реакция и не защита, спасла удача. Уклоняясь от следующих ударов и пятясь к трапу, Габерон задумался о том, сколь много удачи осталось у него в запасе. Ведь не бездонная же она, как небо?..
Тренч лежал неподвижно там, где и упал. То ли лишился чувств от удара, то ли попросту не мог встать. Не помощник. Да и что могут голые руки против нескольких сотен фунтов бронированной стали?..
— Габби! В сторону!
Габерон даже головой мотнул от неожиданности. Еще один подарок Марева? Еще одна иллюзия? Удивительно, до чего ловко передан голос, даже нотки знакомые… Как иронично, что Марево выбрало именно этот…
— Да отойди же ты, рыбья голова!..
Рискуя получить три фута зазубренной стали в живот, Габерон обернулся.
По трапу спускалась Алая Шельма. В своем капитанском мундире она почти сливалась с густыми клубами Марева, точно была соткана из его ядовитых паров. Она двигалась тяжело и неловко, но глаза ее сверкали непонятным огнем, то ли не имеющим цвета, то ли непрестанно его меняющим, как пары сгоревшего магического зелья. Хорошо знакомым Габерону огнем.
— Эй, механический болван! Прочь руки от моего экипажа!
Голем замешкался. Настолько, что даже не воспользовался возможностью раскроить Габерона пополам. Возможно, Марево повлияло и на его способность управляться с цифрами, так что увеличение потенциальных целей в два раза вызвало у стального чудовища некоторое замешательство.
— Особенно я люблю нежные весенние сумерки, — неуверенно произнес он, переводя обжигающий взгляд с Габерона на капитанессу и обратно, — Они чарующе нежны и, право, обладают особенным, неповторимым ароматом…
Только когда Алая Шельма миновала половину трапа, Габерон понял, отчего она так тяжело ступает. Дело было не в усталости, хотя лицо ее осунулось, а щеки запали, как у тех несчастных, что оказались брошены на необитаемом острове. В руках она держала кулеврину, направленную разверстым зевом дула прямо на голема. Запальный шнур ронял на палубу россыпи быстро тающих оранжевых искр. Застонав от напряжения, Алая Шельма подняла Жульетту повыше, так, что она уставилась прямо в пылающий глаз на вытянутой кальмарьей морде голема.
— Ужасные новости, — пробормотал голем, глядя на тлеющий фитиль, — Покупайте «Голос Аретьюзы». Всего два пенса за…
Жанетта не выстрелила, и даже не громыхнула. Она рявкнула как голодный демон, мгновенно окутав половину мидль-дека клубами грязно-серого дыма. Габерон задохнулся от запаха сгоревшего пороха. Удивительно, но на какое-то время, этот знакомый запах позволил прочистить сознание, изгнать из него ядовитые алые испарения.
В клубах пороховой гари Габерон не видел голема, но знал, что увидит, когда дым рассеется. Особенное канонирское чутье. Развороченную металлическую тушу с огромным провалом вместо единственного глаза. Мелкую металлическую труху на палубе — все то, что осталось от дорогостоящего сложнейшего мозга и магических связей. Безвольно опадающие лапы с заточенными когтями.
Отдача оказалась слишком сильна для Алой Шельмы. Выронив тяжелую кулеврину, она скатилась к подножью трапа и теперь лежала на палубе, раскинув руки и судорожно кашляя. Только сейчас Габерон разглядел, как же скверно она выглядит. Капитанесса походила на пугало, что отгоняет плотву от полей, под алой тканью, казалось, не осталось плоти, лишь тонкие деревянные жерди. Губы были обгрызены и сочились кровью, бледные щеки усеяны мелкими бисеринками пота. Глядя на Габерона, капитанесса улыбнулась, заносчиво и дерзко.
— У твоей подружки отвратительный характер, Габби, — она вновь судорожно закашлялась, — Лягается просто ужасно для… дамы с хорошими манерами.
— Мне всю жизнь не везет с женщинами, — только и выдавил он, — И каждая последующая неизменно хуже предыдущей.
Габерон шагнул к ней, чтоб помочь подняться. Но не успел коснуться даже ворота ее кителя. Потому что из стремительно тающих клубов порохового дыма донесся голос, исполненный жуткой механической страсти:
— Когда я стану взрослой, у меня будет собственный дельфин! Я назову его Альфи и буду кататься на нем вокруг острова!
Страшный удар сбил Габерона с ног, заставив растянуться на металлических ступенях трапа. От боли спина раскололась на несколько частей, а крик заклокотал в горле. Будь этот удар нанесен острым когтем, боли бы уже не было. Но Габерон был слишком занят, чтобы думать об этом.
Из багрово-алых клубов выступил голем. Громоздкий, похожий на закованного в панцирь рыцаря, восседающего на щелкающем и извивающемся лангусте, он с лязгом впечатывал в палубу свои тонкиеопорные ноги, шатался, но падать не собирался. Чуть повыше источающего пронзительный едкий свет глаза бронированная сталь была вмята внутрь, образовав подобие оспины. Пятифунтовое ядро промахнулось на каких-нибудь три или четыре дюйма.
Голембеспрестанно бормотал, причем слова его налазили друг на друга, реплики сбивались в кучу, точно множество кораблей, собравшихся в чересчур тесной гавани.
— Так точно, господин капитан! Есть поднять грот!.. Молю вас, всего один танец! Вы слышите, как раз начали играть… Удивительно нежный сыр, уверяю вас, пикантный и со слезой. Нет, передайте своему приказчику, что этот гелиограф старой модели и совершенно мне непотребен. Как это давление в четвертом котле упало? Быть такого не может, чтоб в четвертом… А туза червей не хотите ли? Вот вам, господа! Правду вам сказали, зайди вы с козыря… Может, я и кажусь в силу возраста немного легкомысленной, но, уверяю вас, ни один человек на свете не вправе считать меня девицей легкого поведения!..
Габерон пополз вверх по трапу, с трудом цепляясь руками за острые металлические ступени. Голем неотступно следовал за ним, обрушивая вниз удар за ударом. Удары эти давно утратили точность, но совершенно не утратили силы — стальные когти, соприкасаясь с трапом, выбивали из него искры и заставили выгибаться дугой ступени. Габерон извивался, подтягивал ноги, переворачивался на бок, сухожилия в руках напряглись до того, что грозились лопнуть, как истончившиеся канаты, на которые лег слишком большой груз.
— И прикажите завернуть мне десяток питуний! Они очень милы в это время года! Дорогой, как тебе эта гардина? Неправда ли, у нее совершенно необычный оттенок лилового?.. Бабушка, я уже решил тригонометрию! Все три задачи! Честное слово!.. Нет, нынешние окуни уже не те, что прежде. Чешуя у них тусклая, мяса мало, а хвост… Первым же почтовым кораблем! В лучшем виде!
Еще один тяжелый удар сотряс трап до основания — и Габерон покатился вниз, тщетно пытаясь зацепиться за что-то рукой. Пальцы были слишком слабы, а координация безнадежно нарушена. Он шлепнулся к ногам голема, звякнув теми трубами, что еще держались на нем.
Голем поднял страшную когтистую лапу, и Габерон вдруг понял, что в этот раз не успеет ни отскочить, ни откатиться. Его чутье опять успело просчитать окружение, переводя на строгий язык цифр все, что он чувствовал и видел. Смертельную усталость в едва живом теле. Глухое отчаянье. Липкий, проникнутый ароматом Марева, страх. Даже мрачную иронию, которая закопошилась где-то в груди. И поверх всего этого зазвенела, как монета, брошенная на стол, какая-то неуместная, никчемная и бесполезная мысль — «Как глупо все вышло, подумать только…»
Голем заскрежетал и покачнулся. Свет его единственного глаза сделался не ослепляющим, а подслеповатым, размытым, как у островного маяка сквозь густой туман. Занесенная для удара лапа шевельнулась, но остановилась, не пройдя и половины расстояния. Дрогнула. Голем вдруг застыл, дергаясь всем корпусом. Был бы он человеком, это походило бы на судорогу, но человеком он определенно не был, даже когда говорил. Глаза заморгали еще быстрее, и слова полезли из него сплошным потоком, путаясь, давясь и переплетаясь, образуя жутчайшую какофонию, подобную оркестру, каждый инструмент которого взялся вдруг играть свою собственную партию.
— …и еще на два пенни костной муки, будьте добры… какие у вас сегодня прекрасные глаза… Брысь! Брысь от меня, шелудивый карась!.. Сколько раз я тебе говорила, будь добр не играть с моим швейным набором!.. Взять круче к ветру! Курсовой угол сорок градусов! Следить за фарватером!.. Так больше продолжаться не может. Как ты не понимаешь, что этот быт душит меня, гнетет… Извините, господин жандарм, это не я, это все угольщик… И никакого векселя тоже не дам!.. Бесстыдник, как ты можешь при своей матери… Запишите пять очков на мой счет, Пауль!.. А ведь дробь поделена с ошибкой… Я буду жаловаться коллежскому асессору!.. Пожар!.. И ничего он не зеленый, а… В три пополудни… Гранатового соку… Извиняюсь, но в силу обстоятельств… модный в том году… составляйте опись… малый назад… заводской брак… миленькие… гармония… протрактор… извольте… вам же… сундук… заря… сом…