Бывают в жизни дни, когда совершенно неважно, нарушаешь ты правила дорожного движения — или нет. И не имеет значения, насколько ты превышаешь скорость. Легавый все равно вынырнет из ниоткуда, и ему не будет никакого дела до твоих отговорок. Клифф нарушал правила битый час, несясь по скоростной автостраде и выискивая хоть самого завалящего полицейского. Наконец он заметил черно-белый «круизер», едущий навстречу. Клифф дождался, когда машины поравняются, и со всей дури вдарил по тормозам. Двое легавых в зеркальных солнечных очках обернулись в его сторону, недоверчиво покачали головами и рассмеялись. Они жрали шаурму — откусывали огромные куски и смачно жевали. При этом они общались друг с другом — перекидывались репликами, каждая из которых смешила их еще больше.
Ишь ты, какие милашки! Неужели вы не хотите взглянуть на мои права?
Видимо, Клифф был не в их вкусе. Они отвалили. Но прежде они пару раз нажали на клаксон, поприветствовав Клиффа насмешливым «ту-ту», а легавый на пассажирском сиденье перегнулся через водителя и помахал ему. А потом показал язык.
Ах, много бы я дал, чтобы оттрахать этих недоносков во все дыры. Что они о себе возомнили? Думают, если у них значки и униформа — так типа они крутые. А вот хрен вам! Погодите, я до вас доберусь. Отымею по полной программе. Надеру задницы. Чертовы долбоебы!
Клифф дал задний ход и развернул машину, но тут заглох мотор. Клифф втянул воздух сквозь сжатые зубы и стиснул руль — так, словно от этого зависела его жизнь. Он поднял голову и увидел полицейскую машину, исчезающую за углом улицы…
Успокойся, дуралей. Прекрати истерику. Не перегибай палку. Не стоит нападать на полицейских — еще, чего доброго, схлопочешь пулю. Оставь. Это не наша первоочередная задача…
Часом позже голый Клифф лежит в ванне. Оба крана повернуты до упора по часовой стрелке (вода выключена). Его подбородок покоится на груди; Клифф задумчиво созерцает собственный пенис.
Пенис — это хрящ. Пенис — это плоть. Пенис — это мышца. Сколько разнообразных названий придумано для этой части тела… Просто до фига придумано названий… А на самом-то деле, пенис — это просто такая штука, чтобы писать. А я- просто живу на земле. Просто обитаю — здесь и сейчас.
Наши ящерицы
Утро начинается с телефонного звонка. Это мама. Желает узнать, как я поживаю. Еженедельный звонок из городка Энн Арбор. Я не хочу с ней говорить — ни с ней, ни вообще с кем бы то ни было. Почему, интересно, я должен платить деньги за телефон? Чтобы услышать, как звонит эта проклятая машинка? С какой стати — если все, на что она способна — это уничтожить с таким трудом воздвигнутую стену спокойствия? Я сам звоню крайне редко. Избавиться от проклятого агрегата — еще один большой шаг на пути к тому, дабы стать на сто процентов асоциальным типом. Никакого телефона. Если надо — ищите меня на улице. Найдете, если захотите.
У меня была неудачная неделя.
Нравится мне это или нет — но от разговора с матерью не отделаться. Тут уж ничего не попишешь. Неизменные ее вопросы, неизменные мои ответы. Как обычно, уклончивые. Все нормально. Ничего не изменилось. Меня все задолбало… Нет, сей последний факт я ей не сообщаю. Мама должна верить, что все хорошо. Если я пытаюсь оспаривать ее уверенность в том, что этот мир прекрасен, мама принимается плакать. А это я ненавижу больше всего на свете. Она считает себя ответственной за мою жизнь, а я окажусь виноват, если порушу ее безоблачный оптимизм. Так что я никогда не бываю с ней искренен. Мама расстраивается, если я сообщаю ей, что мне не хочется разговаривать. Или когда я сообщаю, что все нормально, все как обычно. Это пугает ее. Она полагает, что покой и стагнация присущи лишь мертвецам. Мама пребывает в святой уверенности, что до тех пор пока мы живы, нам следует думать и говорить только о приятных вещах. И больше улыбаться. Но мама, я медленно гнию изнутри. Я так жутко несчастлив.
Нет, этого я не говорю. Мы прощаемся.
Через десять минут звонит старший брат. Очевидно — по просьбе матери. Он не знает, о чем со мной говорить.
— Как поживаешь? — спрашивает он.
— Привет. Все отлично, — отвечаю я бодро и поспешно. — А как ты?
Брат рассказывает о поездке во Флориду. По пути домой он заехал в зоомагазин и купил четырех ящериц для своих троих детей. Четыре — на тот случай, если одна сдохнет по дороге. Иначе придется оправдываться и выдумывать объяснения. Все выжили. Мартин — трех лет от роду — спросил папочку, почему ящериц четыре. Для кого же четвертая? Брат сказал Мартину, что у одной ящерицы родился малыш. Мартин спросил, у которой. Брат указал на первую попавшуюся. Мартин спросил, откуда он вылез, и брат сказал: из-под хвоста.