— Обалдеть можно от этой вечной сутолоки и скуки, — говорит Тони, поправляя пожелтевшими от табака пальцами свои длинные волосы. — Словом перемолвиться не с кем. Милко разговорчив, как рыба. Женщины только утомляют меня да к тому же выуживают деньги. Хочешь, могу тебе уступить какую-нибудь. Есть тут у меня одна блондиночка — вот с такой грудью! Официантка в Либрсервис у Елисейских полей. Если тебе по вкусу, могу перебросить…
Тони слегка побледнел от выпитого. Оттого, что он без конца поправляет волосы своими прокуренными пальцами, голова у него взъерошена. Он уже выложил все, что было у него на душе, и сейчас лишь повторяет сказанное.
— Два рома, — приказывает Тони кельнеру.
— Я предпочел бы кофе, — осмеливаюсь возразить я.
— Будет и кофе, — успокаивает Тони. — Успеем. От жажды не помрешь, раз со мной. Я не жмот, как другие.
Он и в самом деле не жмот — во всех случаях платит щедро, хотя и жалуется на безденежье. Вообще, как видно, парень он неплохой, если не считать того, что много пьет и не в меру болтлив. Я уже знаю, что он в поисках приключений бежал из Болгарии в пятидесятом году, едва окончив гимназию, «и вот тебе приключения!». Мне доверено также — «только между нами, строго между нами», — что порой он готов вернуться обратно — до того тошно ему становится, но побаивается, как бы его не упекли за решетку.
— Погляди на это столпотворение, — говорит Тони, указывая на сутолоку вокруг. — Каждый норовит что-то урвать для себя и дать подножку другому…
Потом смотрит на меня остекленелым взглядом и продолжает безо всякой связи:
— Будь я помоложе, попытался бы стать сутенером. Это все же лучше, чем самому…
— Лучше не быть ни тем ни другим, — осторожно возражаю я.
— Верно, но что поделаешь. Мы не настолько богаты, чтоб заботиться о честности. Потому и пишем, что велят, и делаем, что от нас требуют, — авось перепадет какой франк… Порой хочется стукнуть кулаком и уйти, да не нравится мне таскать на горбу ящики с грузом. Я уже отведал. Хватит с меня.
Кельнер приносит ром и прерывает эпизод из биографии Тони, с которой я уже основательно знаком. Я сильно под градусом, поэтому отпиваю из рюмки понемногу, лишь ради приличия и смотрю на часы на руке Тони.
— Мне пора…
— Куда, к Младенову? Оставь ты этого скрягу!
— Надо сходить. Я обещал.
— Тогда попытайся по крайней мере вытрясти у него из кармана. «Я спас тебе жизнь, скажи, как не совестно скряжничать!»
— Скажу, — бормочу я, вставая из-за стола.
— Ну, а если расщедрится, дай мне знать. Я научу тебя, как лучше их пропить.
Попрощавшись с Тони, я иду по бульвару Осман. Проходя мимо почтового отделения, вспоминаю о том, что надо опустить в ящик открытки с видом Эйфелевой башни. Затем продолжаю свой путь, следуя указаниям Тони насчет того, как его сократить.
Либо сам он неплохой парень, либо неплохо справляется с возложенной на него задачей. Даже очень неплохо для такого пьяницы, как он. И виду не показал, что его ко мне приставили, ни одного сомнительного вопроса не задал. Небольшой сеанс, рассчитанный на то, чтоб войти в доверие, и только. К неудовольствию Тони, подобные сеансы могут иметь успех лишь у очень доверчивых.
Рю де Прованс, где проживает Младенов, оказалась совсем близко. Названный мне номер значится на старом, почерневшем от копоти четырехэтажном доме, похожем, впрочем, на все окружающие. Лестница содержится в чистоте, но ступени узкие и крутые, и я основательно запыхался, пока достиг четвертого этажа. Открывая мне, Младенов гостеприимно улыбается. Мы проходим через темный вестибюль с закрытыми ставнями, затем он вводит меня в просторный, небрежно прибранный холл, обставленный «под старину».
Костлявая фигура хозяина завернута в бежевый халат, сравнительно новый, но уже изукрашенный жирными пятнами. Неаккуратность Младенова во время еды известна мне еще со времен наших с ним дружеских встреч в квартальной корчме. Тогда мне казалось, что виной всему спешка и жадность, с которой он набрасывался на общую закуску, чтоб не отстать от других. Теперь я вижу, что он не может не перепачкаться и когда ест один.
— Чем тебя угостить? — радушно спрашивает хозяин, подходя к столу, заставленному бутылками и бокалами.