— Чтобы обвинить человека, нужно располагать убедительными доказательствами. Возможно, Грис совсем не похищен и не убит.
— Я хотел бы обладать вашим спокойствием, вашей невозмутимостью и логикой, доктор Молина. Но ничего этого у меня нет. Каждый раз, когда я вхожу сюда, я словно становлюсь меньше ростом и грязнее и всегда стыжусь себя.
Молина, казалось, впал в транс и после долгого молчания прошептал:
— Надеюсь, юноша, вы не считаете меня виновным в этом… похищении!
— Нет, доктор Молина. Вы абсолютно невиновны, я вообще не знаю человека, который был бы так же чист, как вы.
Сказав это, Пабло повернулся и вышел.
Клэр Огилви, предупрежденная Мерседитой о появлении Пабло, поджидала его у дверей своего кабинета.
— Зайди ко мне, — сказала она, опасаясь встречи Пабло и Угарте, которого заметила в глубине коридора.
Пабло последовал за ней.
— Посла еще нет. Садись и слушай внимательно, что я тебе скажу. Вчера я подслушала разговор дона Габриэля Элиодоро с генералом. Это не в моих привычках, прежде я никогда этим не занималась и поступила так только ради тебя.
— И что же ты узнала?
— Посол был разъярен. Он думал, что Угарте причастен к тому, что случилось с доктором Грисом.
Клэр передала ему разговор посла и генерала. Пабло слушал ее с угрюмым видом.
— А не подстроено ли это специально, чтобы ты, услышав, рассказала другим?
Клэр решительно покачала головой. Взъерошив волосы, Пабло прошептал:
— Не знаю… не знаю… — И, резко поднявшись, воскликнул: — Я не могу больше служить этому правительству убийц!
— Напишешь своим родителям?
— Возможно…
— А не получится так, что ты уже не сможешь вернуться в Сакраменто?
— Мир велик.
— Подумай о своих стариках.
— Последнее время я много думал о других стариках, молодых и детях…
Пабло рассказал о картине, которую написал в отпуске.
Клэр задумалась.
— Трахома была полностью ликвидирована в Сакраменто Всемирной организацией здравоохранения более десяти лет назад. У тебя устаревшие представления о твоей родине.
— К чему эта статистика, Клэр! Неужели ты настолько американка?
— Ладно. Глаза этих бедных и больных детей преследуют тебя, но неужели ты думаешь, что, подав в отставку, ты их спасешь?
— Во всяком случае, это какое-то начало. Какой-то протест. Я буду свободен и смогу разоблачать бандитскую шайку, которая захватила власть в моей стране.
— И занять место доктора Гриса?
— Именно, хотя у меня нет его качеств и его авторитета…
С дымящейся сигаретой во рту Клэр ходила вокруг стула, на котором сидел ее друг.
— Хорошо, — сказала она, наконец остановившись за спиной у Пабло и положив ему на плечи свои большие, в темных пятнах руки. — Если ты считаешь, что должен это сделать, — делай, но не сегодня. Сейчас возвращайся домой. Твой отпуск еще не кончился. Не встречайся пока ни с кем, ничего не решай, оставь все свои подозрения и помни: ты ни в чем не виноват…
— Не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.
— Я выражусь яснее. По-моему, ты скорее узнаешь о судьбе доктора Гриса, если останешься в канцелярии.
— Не убежден… К тому же, Клэр, с некоторых пор я стыжусь своего лица, когда по утрам смотрюсь в зеркало…
— Я тоже, хотя причины у нас разные, — улыбнулась Клэр. — Но мы привыкаем ко всему. Не думай, что я советую тебе примириться, просто не надо бессмысленных жертв. Сейчас твоя отставка никому не нужна. Сначала добудь факты, которые помогут сокрушить ваше правительство.
Пабло задумался.
— Не знаю, не знаю…
— Ты должен уйти до появления посла. Он тоже удручен и озабочен. Положение в Сакраменто неважное… Я хочу сказать, для правительства. Ваша встреча может дать два результата, и оба они одинаково нежелательны.
— Какие?
— Ты его оскорбишь, и вы подеретесь… И я не уверена, что верх одержишь ты, несмотря на разницу в возрасте. Или же дон Габриэль обнимет тебя, пустит в ход свое обаяние, и ты уйдешь еще более подавленным, чем пришел сюда.
33
В этот вечер, часов около одиннадцати, Панчо Виванко нервно мерил шагами тротуар напротив посольства. Он уже ходил около часа, поглядывая на огни в окнах знаменитой в стиле королевы Изабеллы спальни, знакомой ему со слов Росалии, у которой он постепенно кое-что вырвал. Немного погодя в глубине парка появится «мерседес», остановится у здания… откроется дверь, и Габриэль Элиодоро под руку с Фрэнсис Андерсен спустится по ступенькам, но прежде чем она уедет, они обменяются долгим поцелуем…
Панчо поглаживал рукоятку револьвера, лежавшего в кармане пиджака. Все еще стояла жара, пот градом катился по его лбу и стекал на глаза. Консул был весь во власти своих горьких мыслей. Последнюю неделю его терзал страх, что Росалия покончит с собой, приняв большую дозу снотворного. Не в силах работать, он сидел за своим столом в канцелярии, бессмысленно уставившись на бумаги, подготовленные для отправки, и вяло чертил в блокноте цветными карандашами. Если звонил телефон, сердце у Панчо начинало колотиться, горло сжимала спазма, и он дрожал, не решаясь взять трубку, в ужасе от того, что сейчас кто-то сообщит ему о смерти Росалии…
Накануне вечером телефон в его квартире все же зазвонил… Панчо схватил трубку, но услышал, что Росалия уже взяла отводную в спальне, где она, как обычно, заперлась на ключ. Панчо умирал от любопытства. Кто звонит? Он хотел было подслушать, но что-то внутри него воспротивилось этому. Разговаривала Росалия несколько минут. Виванко показалось, что звонит Габриэль Элиодоро, впервые с тех пор, как вернулся из отпуска, и он принялся нетерпеливо расхаживать по комнате. Наконец послышался щелчок, означавший, что разговор окончен. Панчо ждал, что за этим последует. Через полчаса Росалия вышла из спальни в зеленовато-сером, сильно декольтированном платье, накрашенная слишком ярко и слишком сильно надушенная.
— Я не вернусь к обеду, — сказала она, не глядя на мужа.
— Хочешь, я подвезу тебя?
— Нет. Тебе еще надо принять ванну. В холодильнике курица и салат, думаю, что долго не задержусь, но ты меня не жди, ложись.
Он покорно кивнул. Глаза Росалии блестели. Едва сдерживая дрожь, она схватила портсигар и зажигалку, бросила их в сумочку и вышла.
Панчо приблизился к окну; он увидел, как Росалия, подойдя к краю тротуара, стала смотреть по сторонам, вот она подняла руку, и желтое такси остановилось перед ней. Она села в машину, которая тотчас рванулась по направлению к центру.
Панчо взглянул на часы. Половина восьмого. «До Дюпон Сёркл, — подумал он, — пять минут езды… а оттуда до посольства — минут восемь-десять. Всего пятнадцать или двадцать».
Он отошел от окна, включил телевизор и, сев на софу, стал ждать… Чего? Панчо с трудом переводил дыхание, под ложечкой неприятно сосало, он волновался, будто назначил свидание и теперь ожидал, когда любовница постучит в дверь. Без всякого интереса он смотрел на мулатку, которая низким, масляным голосом пела на экране телевизора. Сунув руку в карман, Панчо по своей привычке скатывал бумажную трубочку, то и дело поглядывая на часы. Росалия, должно быть, счастлива сейчас. Она помирилась с любовником и вернется домой повеселевшей. Связь Габриэля с американкой скоро кончится. Светская хроника уже сообщила, что мисс Андерсен собирается выйти замуж за чикагского миллионера, тоже разведенного. Он закрыл глаза, вдохнул запах духов, который остался в комнате после ухода жены. Панчо снова взглянул на часы: Росалия сейчас входит в посольство… Габриэль Элиодоро открывает ей дверь. Они обнимаются, обмениваются долгим поцелуем. Она плачет, опустив голову на плечо любовника…
На экране телевизора квартет пел рекламную песенку, расхваливавшую знаменитую марку сигарет «King size». Габриэль Элиодоро человек king size. Он обнимает Росалию, и они поднимаются по лестнице, входят в спальню, зажигают синюю лампу… Росалия начинает раздеваться, Габриэль Элиодоро подходит к ней и целует ей затылок и плечи… Трепет Росалии передался Панчо, и он заерзал на софе. Сейчас, оба обнаженные, обнявшись, они лежат на огромной кровати…