Ева. Папа, не доводи меня, не то я сама потащу чемодан и, наверно, по дороге нечаянно уроню его.
Пунтила в ужасе отшатывается. Матти уносит чемодан наверх. Ева идет за ним.
Пунтила (сражен). Вот как дочка обращается с отцом! (Поворачивается, собираясь уйти.) Фредрик, идем!
Судья. Что ты опять затеял, Иоганнес?
Пунтила. Уезжаю! Мне тут не нравится. А я-то спешил, приехал ночью, а где объятия, где поцелуи? Пусть я похож на блудного сына, Фредрик, но для него заклали тельца. А что, если бы его встретили попреками? Нет, вон отсюда!
Судья. Куда?
Пунтила. И ты еще спрашиваешь? Разве не видишь, что мне родная дочка рюмки водки жалеет? Выгоняет ночью из дому, приходится искать, кто мне даст бутылку-другую!
Судья. Пунтила, образумься, где ты возьмешь водку в три часа ночи? Без рецепта тебе даже в аптеке спирту не дадут, это запрещено законом.
Пунтила. И ты меня предаешь? Значит, мне никто не даст законной водки? Нет, я тебе покажу, как я достаю законную водку хоть днем, хоть ночью.
Ева (на лестнице). Папа! Сейчас же сними пальто!
Пунтила. Тише, Ева! Чти отца твоего и матерь твою - и долголетен будешь на земле. Хорош дом, где из гостей тянут кишки и вешают сушить, как белье на веревку! И жены мне тут нет! Я тебе покажу, будет мне жена или нет! Скажи своей Клинкманше, мне ее общество не подходит! Для меня она как неразумная дева, которая забыла налить масло в светильник. Нет, вон отсюда! Как загремлю, так все повороты от страха распрямятся! (Уходит.)
Ева (бежит вниз). Эй, кто-нибудь! Задержите этого господина!
Матти (за ней). Поздно. Уж очень он прыткий.
Судья. Пожалуй, я ждать не стану. Годы мои уже не те, Ева, а с ним, наверно, ничего не случится. Ему всегда везет. Где моя комната? (Идет наверх.)
Ева. Третья справа. (Матти.) Придется нам посидеть и проследить, чтоб он не напился со служанками и не стал с ними фамильярничать.
Матти. Да, это очень неприятная штука, когда хозяин с тобой запанибрата. Я служил на бумажной фабрике, так тамошний сторож потребовал расчета за то, что господин директор стал его расспрашивать, как поживает его сын...
Ева. Все злоупотребляют слабостью отца. Он слишком добрый.
Матти. Для всех счастье, что он хоть иногда напивается. Он становится такой добрый, что даже зеленого змия готов погладить, если он ему привидится.
Ева. Мне не нравится, что вы так говорите о своем хозяине. И прошу вас не понимать буквально то, что отец говорит - хотя бы про атташе. Я не желаю, чтобы вы разболтали все его шутки.
Матти. Ах да, про то, что атташе - не мужчина. На это можно смотреть по-разному. Служил я у одного хозяина, а у него была дочка, вот она зовет меня в купальню и говорит: "Ах, подайте мне мой купальный халат, я так стесняюсь! На меня все мужчины смотрят, когда я вхожу в воду!" А сама стоит передо мной в чем мать родила!
Ева. Не понимаю, что вы имеете в виду.
Матти. Ничего, просто рассказываю, чтобы вы не скучали. Когда я с господами говорю, я ничего не имею в виду, и вообще у меня своего мнения нет - они этого не любят.
Ева (после паузы). Атташе пользуется большим уважением в дипломатических кругах, ему предстоит блестящая карьера, так и знайте. Он один из самых умных молодых дипломатов.
Матти. Понятно.
Ева. Я только хотела сказать - вот тогда, при вас, - что мне с ним было не так интересно, как предполагал мой отец. Конечно, совсем не важно, интересно с человеком или нет.
Матти. Я знал одного - вот уж с кем было неинтересно, а нажил он на маргарине и на сале целый миллион.
Ева. Нас давно собираются обручить. Мы с детства росли вместе. Может быть, я просто очень жизнерадостный человек и не люблю скучать.
Матти. И поэтому сомневаетесь.
Ева. Ничуть я не сомневаюсь. Странно, почему вы никак не можете меня понять? Вы, наверно, устали. Почему же вы не ложитесь спать?
Матти. Составляю вам компанию.
Ева. Совершенно незачем. Я только хотела подчеркнуть, что атташе очень умный, очень добрый человек, что нельзя судить по наружности, или по разговору, или по тому, что он делает. Он очень ко мне внимателен. Угадывает каждое мое желание. Никогда он не поступит вульгарно, никогда не станет фамильярничать, не будет хвастаться, что он настоящий мужчина. Я его очень высоко ценю, очень! Вы, кажется, засыпаете?
Матти. Нет-нет, говорите, я только закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться.
III
Пунтила обручается с ранними пташками.
Раннее утро в деревне. Деревянные домики. На одном вывеска "Почта", на другом - "Ветеринар", на третьем - "Аптека". Посреди площади - телеграфный столб. Пунтила наехал на столб и ругает его на все корки.
Пунтила. Давай мне зеленую улицу, по всему Тавастланду! Прочь с дороги, чертов столб, не мешай Пунтиле! Кто ты такой! Лес у тебя есть? Коровы есть? Ага, нету! Прочь с дороги! Погоди, вот позвоню полицмейстеру, зацапает он тебя за то, что ты красный, тогда будешь отпираться! (Вылезает из машины.) Ага, отодвинулся! Давно пора! (Идет к домику, стучит в окно.)
Выглядывает Эмма-самогонщица.
С добрым утром, сударыня! Как изволили почивать? У меня к вам есть дело, высокоуважаемая. Я, видите ли, хозяин Пунтила из Ламми, и мне необходимо достать законным образом спирту для моих коровушек; они, бедняги, тяжело больны скарлатиной. Где тут у вас изволит проживать господин ветеринар? Слушай, я всю твою вонючую халупу разнесу, если ты мне сию минуту не покажешь, где ветеринар!
Эмма-самогонщица. Ух ты! Какой сердитый! Вон там дом нашего ветеринара. Но, кажется, вы сказали, что вам угодно спиртику? У меня есть спирт хороший, крепкий, сама делаю!
Пунтила. Убирайся, скверная баба! Как ты смеешь предлагать мне незаконный спирт! Я пью только законный, другой мне в глотку не полезет. Лучше подохну, а против финских законов не пойду, я не из таких! Нет, я все делаю по закону. Захочу кого-нибудь убить, если можно в рамках законности, убью, а нет - воздержусь!
Эмма-самогонщица. Да пусть вас холера скрутит, сударь, от вашей законной водки. (Уходит в домик.)
Пунтила бежит к дому ветеринара, звонит. Ветеринар выглядывает в окно.
Пунтила. А, коровий лекарь, наконец-то я тебя нашел. Я хозяин Пунтила, из Ламми, у меня девяносто коров, а у них у всех скарлатина. Дай мне немедленно рецепт на спирт! Чтоб все по закону!
Ветеринар. Вы не по адресу обращаетесь, милейший, идите-ка отсюда!