— Получается, Лёнь. Но ведь контракт закончится… И ты снова останешься ни с чем.
— Да, — согласно кивнул я. — Всё когда-то заканчивается. Главное, чтобы на хорошей ноте.
Никольская замерла, приоткрыв свой розовый рот и как-то потеряно опускаясь тусклым взглядом по моему лицу.
Не знаю, о чём она подумала.
— Ева… давай договоримся, что ты не будешь рассказывать о своей личной жизни никому из группы? — я сожалеюще поджал губы и приподнял её унылое лицо за подбородок, пытаясь завладеть ускользающим взглядом. — Я никому из них не доверяю и хочу, чтобы ты была осторожна. Если я увижу твои слёзы ещё раз, изобью всех без разбора.
У сверкнувшей жёлто-зелёными глазами Евы вздрогнули ресницы.
— Вспомни, пожалуйста. Кому из парней ты говорила про… того брюссельского бизнесмена?
Это бы разрешило гнетущую меня неопределенность. Но девчонка лишь сглотнула и замотала головой.
— Никому. Никому, Лёнь. Только потом уже, когда всё вскрылось, пришлось объяснить.
Ясно. Она выскользнула из моей руки и ласково прислонилась губами к щеке.
Может, зря я ей напомнил…
— Ты ещё переживаешь из-за этой жести?
Она помолчала. Отстранилась и чуть улыбнулась.
— Нет. Мне даже стало легче освободиться от душевного груза. Ты и твои фанаты мне очень помогли… Знаешь, мне показалось, у тебя тоже есть какая-то неприятная история, — вдруг подытожила девчонка.
К чему она это? Я напрягся.
Никому не было позволено об этом рассуждать и даже догадываться.
— Тебе показалось, — выпалил я и вонзился в Еву пристальным взглядом.
Поверила?
— Ладно, — согласно кивнула она. — Главное, что ты избавился от фобии.
Опять Никольская за своё! Я боязно тряхнул головой, отделываясь от желания излить ей душу об измене бывшей с моим родным братом.
Но девчонка склонилась к моему дрогнувшему лицу, спрятав нас под рассыпающимися по сторонам волосами, и мокро поцеловала меня с языком. Я послушно открыл рот и опустил веки, чувствуя, как на рёбра, под которыми истошно заколотилось сердце, помимо её груди легла горячая ладонь.
— Береги себя тоже. Пожалуйста… — вздохнула запыхавшаяся от поцелуя Ева мне в рот. — То, что ты придумал, уголовно наказуемо.
Я ухмыльнулся на её заботу. Облизал губы.
— А ты, оказывается, такая правильная. По тебе и не скажешь…
— Нет, вовсе я не «правильная». Если будет нужно, я буду искать двойника, который сядет вместо тебя!
Хах. Я не выдержал и рассмеялся в голос, пряча лицо за взметнувшейся рукой. Я не выносил настолько милые шутки, просто не был для этого создан.
— Повторять за мной — не лучшая идея, — проржался я.
— Это не твоя идея. Она запатентована китайцами, — улыбнулась Киса.
— Да ты что? Всё-таки они не могут различить друг друга даже в собственной стране?
— В любой стране за деньги тебя могут не отличить от козы.
— А я смотрю, ты во многих странах побывала?
Это было слишком грубо?
Она, широко улыбаясь, звонко шлёпнула меня ладонью по плечу.
— Да, отец возил нас с мамой за собой по командировкам. В Америку, в Европу.
Ого… А я только в последние три года объездил нашу страну, но никогда не выезжал за её пределы. Да я совсем ничего не знал о Никольской… Для меня она почему-то казалась теперь всеведущей.
Муратов был прав, стоило почаще с ней разговаривать.
— И… где тебе понравилось больше всего? — как можно более непринуждённо улыбнулся я.
— Я обожаю Санкт-Петербург, мой родной город, — ох, если эта дождливая срань — для неё самое лучшее место на Земле, тогда мне, похоже, не стоит разочаровываться заграницами. — И ещё как-то раз мне очень повезло около полугода пожить в Китае, в провинции недалеко от Уишань. Мне тогда было одиннадцать, но я до сих пор храню те впечатления как лучшие в своей жизни.
Я завороженно уставился в её глубокие зелёные радужки, украшенные жёлтыми разводами. Кажется, этим глазам довелось увидеть нечто прекрасное.
— В горах очень влажно, свежо и… спокойно. Туманы частые, так, что руку свою можно не увидеть. И бесконечные ряды с кустами чая! Я, кстати, до сих пор очень люблю китайский чай. Хочешь, как-нибудь проведу для тебя чайную церемонию?
Я ласково огладил девчонку по обнажённым плечам. Убрал за маленькие уши влажные пряди волос, наблюдая, как Ева томно прикрывает ресницы. Такая светлая.
Я не совсем понимающе кивнул на её предложение, потому что в рассказе наступила продолжительная пауза, но тут же Никольская продолжила. Я расплылся в сияющем взгляде настолько, что вдруг ощутил на языке фразы, складывающиеся в странную, непривычную рифму.
Это нужно было быстрее записать.
— А от ветра у меня была жёлтая ветровка. Я с местными детьми шлялась до темноты, на ночь пила с мамой чай и плюхалась спать на кан.
— Что такое «кан»?
Я придержал Никольскую за спину, дотянувшись до тумбочки, и утащил телефон. Шуршащее одеяло приятно проскользило по ступням.
— Это такая жёсткая кровать. Наверное, на них до сих пор спят в деревнях… Эй, — прервалась она, когда между нами загорелся экран телефона. — Что ты там пишешь?
Я отключил звук и глянул на Еву поверх мобильника.
— Покажи, — угрожающе зашевелила она губами. — Срочно!
Капризная девчонка.
— Нет. Не сейчас. Может быть, позже.
— Ого! Это что, песня? — заглянула она наискосок, пока я дописывал последнюю пришедшую на ум складную строчку.
Я нахмурился. Торопливо заблокировал телефон и отложил его в сторону вместе с надеждами неугомонной Никольской просочиться в мои заметки.
— Весь шар, значит, объездила, — ухмыльнулся я, но потом неожиданно пришёл к неутешительным выводам. — И как они могли… Показать тебе мир и посадить на поводок к старому деду?
48. Оскорблённые
С самого утра, когда команда загружалась в тур-автобусы, я уже ощутил на своей шкуре демонстративный игнор. Ведь во время «отпуска» мы не устраивали пьянку на день рождения басиста. А хотя… не знаю. Может, они собирались со сцен-работниками где-то в городе?.. Пока я и Муратов сидели взаперти, восстанавливаясь после мордобоя. Совершенно похуй.
Парни носили сумки и кратко переговаривались между собой. На парковке не было привычного ржача, сопровождающего все наши перемещения. В мою сторону периодически долетали пренебрежительные взгляды, какими удостаивают конченых самодуров.
Срать я хотел на то, что меня обсуждали за глаза свои же люди. Мысленно я успел распрощаться с каждым, потому что лучше совсем без группы, чем с такими кидоками!
Где-то ближе к одиннадцати мы тронулись от здания отеля на главную дорогу и быстро вышли на трассу.
Ева с двумя длинными заплетёнными косами шуршала над столом, выкладывая из пакетов запечатанные в контейнеры завтраки. Помимо гула мотора и колёс это были единственные звуки присутствия жизни в салоне. Все смирно смотрели на девчонку, соблазнительно разгоняющую съедобные запахи к каждому гордо задранному носу, и сглатывали слюни.
А я между косых взглядов на парней почему-то вспоминал, как этим утром Никольская плела косы в моём номере. Завораживающее было зрелище.
Она открыла последний контейнер, из которого струился пар, и мельком одарила меня откровенным, ласкающим взглядом. Я не выдержал. Вздохнул и отвернулся в салон.
— Давайте позавтракаем? Все вместе, — раздался её бархатный голос.
Взялась одна примирить это стадо обидчивых баранов? Похвально.
— Я пас, — тут же отозвался Гриша.
— Без меня, — поддержал его челкастый дружок.
Они оба тыкались в телефоны. Как всегда.
Тишина в автобусе приобрела новый напряжённый мотив. С ней бы сравнилась визжащая скрипка.
— Кхм… Еда остывает, — непринуждённо предупредила Никольская и плюхнулась за стол. — Котлета по-киевски — просто огонь, пока внутри не застыло масло…