Вот на этом и сыграем.
На моём лице кривая улыбка. Тело звенит от распирающего адреналина. Горьковатый привкус страха на языке. Знакомое состояние, также я ощущала себя когда осталась одна на улице, смотря на пепелище оставшееся от моего дома и родных, затем когда узнала, что всесильный лорд ректор захочет убить моего ребенка, также чувствовала себя когда высокий Лорд Шерес загонял меня словно дичь по окрестностям столицы, и однажды загнав удерживал в пыточном подвале около трёх суток.
И каждый раз, я находила выход из казалось безвыходных ситуаций. И каждый раз переигрывала превосходящего по силам соперника. Враждебный мир против бездомной побирушки, боевые маги и лорды против безродной «пустышки», обломала всех и сделала по своему.
Знакомая дверь, колонны, я застываю за спиной у чернокожего, приободрённая мыслями о собственном героизме. Сейчас мне это нужно. Я должна быть полностью уверена в себе. Сомнения провоцируют на ошибки.
Двери распахиваются, амбал застывает в поклоне отсупив в сторону, намекая мне проходить внутрь.
Тот же столик, те же лица. Точнее лицо.
Холодная застывшая маска и подвижные словно ртуть глаза.
Он встал при моём появлении, взмахом руки прикрывая двери за моей спиной.
Изображать почтение смысла особого не видела, потому мы замерли друг напротив друга в молчании — он ожидая когда я склонюсь перед господином, я просто из злого любопытства что будет дальше.
Он с усмешкой подступает ко мне, я с трудом удерживаюсь от истового желания сделать шаг назад.
Хотя вздрогнула от его стремительности ощутимо. Плохо.
Он замирает не дойдя до меня пары шагов. Усмешка исчезает сменяясь напряжением. Брови сведены губы сжаты в тонкую линию.
— Ты боишься меня, моя амоллэ?
— Не особо. — честно отвечаю ему. Ну правда его я не особенно боюсь, а вот того, что на пути к свободе возникнут непредвиденные препятствия да.
А теперь удивление — недоверчивая улыбка и приподнятая бровь. Он складывает руки на груди по прежнему не двигаясь с места.
— Почему?
— А что вы можете мне сделать? Кроме очевидного. — поправила я себя и прояснила в ответ на вопрос явно читающийся на смуглом лице. — Избить, изнасиловать, искалечить, убить.
Он слегка качнулся назад и снова нахмурился.
— Поясни. — резким жестом взметнув полы своего изумрудного в тон моему одеяния он уселся обратно на подушки и указал мне на место рядом с собой.
Чуть передёрнув плечами сделала вид, что совершенно не поняла намека и уселась напротив.
— Что именно? Почему не особо боюсь физического воздействия? Или почему считаю вас способным на подобные подвиги? — равнодушным тоном продолжала тонко издеваться я.
— Начни со второго. — в тон мне отвечал он, лениво наполнив чашки чаем.
Затем грациозно растянулся на подушках так, чтобы коленом едва касаться моего бедра.
Сместилась так, чтобы избежать прикосновения.
— От человека сознательно удерживающего другого в плену можно ждать чего угодно, не говоря уж о том, кто разлучает мать и ребёнка. — примерно сложив ручки на коленках ответствовала я, сквозь кружево ханьфу наблюдая за сцепившим зубы халифцем. — А что касается первого, то это не самое страшное, что может случиться.
— Не боишься боли? — с насмешкой уточнил он, вертя в руках виноградинку.
— Боюсь. Как и всякий нормальный человек. — пожала плечами, не желая пояснять очевидные вещи.
— Ты не в плену. Пленников держат в клетках и подвалах, там где холодно, голодно, больно и страшно. Ты живешь в прекрасном доме полном слуг стремящихся тебе угодить, окружена роскошью и драгоценностями, я готов одарить тебя чем пожелаешь, самыми диковинными вещами готов радовать свою амоллэ. — подался он ко мне всем телом чуть не сшибив столик.
— Понятия не имею что такое «амоллэ», и единственное чем я желаю быть одаренной это свобода.
— Амоллэ на ваш язык переводится примерно как родственная душа, прошедшая аналогичный путь. И что такое свобода? Я вижу в твоей сути столь же отчаянную борьбу в прошлом какую прошёл сам, потери, смерти, предательства, лишения и голод. Разве свобода может гарантировать тебе защиту от всего этого — нет. А я могу. Я буду заботиться о тебе, лелеять и оберегать. — вкрадчивым тоном слегка певуче растягивая слова на ударениях продолжал он.
В немом удивлении вскинула брови давая мужику выговориться, он это всерьёз?
Похоже, что так.
— Если ты действительно моя родственная душа, то ответь, что бы ты сделал с тем, кто лишил тебя права выбора? Кто запер бы тебя лишая возможности быть с твоими детьми? Кто отобрал возможность строить свою жизнь так как хочешь ты? И при этом утверждает, что действует тебе во благо, потому что лучше тебя знает, чего ты хочешь. — он молчал, продолжая сверлить меня взглядом и я продолжила. — Свобода это право выбирать данное мне от рождения и до смерти. И если ты не понимаешь этого, то ты ошибся, мы не родственные души.