Господин Ректор

Дайнэ Гарибальди встретили как героиню избавившую страну от неуловимого предателя.

— «Он сделал то, что ты не мог!
— вскричала дочь отцу.
Отец, всмотревшись в темень глаз
Непримиримый дал наказ:
— Ты встанешь пред всеми и молвишь тотчас
Что всё это время была одной из нас.
Скажешь, что брат твой
Подлец, предатель и вор,
Столько жизней сгубил тот ужасный террор.
Иначе тебя как его проклянут
И жизни спокойной нам не дадут!
Молчала дочь, смотря в глаза тому
Кто ими жертвовал всегда в угоду долгу своему:
— Отныне не скажу ни слова я, отец.
Не потому что я боюсь лжецов и лизоблюдов.
А потому что братец попросил меня о том перед уходом.
Он знал заранее, что обречен, но вызволил меня из плена!
Из плена отчаяния, боли и страха,
Забрал меня мой милый Аронсо.
И каждый раз делая жуткий тот выбор между мной и собой,
Выбирал он меня! Нападал! Убивал!
А ты в это время был гордым вождём
В Палате публично от сына отрёкся,
Про дочь вспоминая лишь пред королём.
Как многим пожертвовал ты!
Бедняга, семью потерял!
Смотрите какой!
Гордый! Несломленный! Непобежденный!
С сыном родным воевать не боится!
Правое дело вершит, ура!
И пусть уверены сотни тысяч,
Что сын твой подлец, предатель и вор,
Мы знаем по правде,
Кто первый в семье Гарибальди
Священный нарушил уговор!
Ты верен себе и короне
Аронсо был верен только семье.
Пусть предки рассудят в дальнейшем итоги,
И я ухожу. Мне не нужен никто».

И закончив пьесу такими словами кукла-Дайнэ удалилась за кулисы, оставив куклу-отца с опущенными руками стоять на затухающей сцене.

Кира с удовольствием хлопала и повторно бросила монетки за выступление, а я только хмыкнул на такой оригинальный пересказ.

— Что? — обратилась ко мне Кира, когда мы выбрались из толпы и двинулись в сторону гостиницы.

— Да вот удивляюсь, что предателю Гарибальди оказывается сочувствовать надо.

Она молчала долго, задумчиво смотрела перед собой, продолжая сжимать кулёк с недоеденными орешками.

Я тоже молчал, интуитивно понимая, что мысленно она где-то далеко. Там куда меня она пока не пускает.

— А я его понимаю, пожалуй. — грустная улыбка замерла на пухлых губах, глаза невидяще смотрят вперед.

— В чем понимаешь?

— Он защищал свою семью. И эти вещи, которые он вместе с этими фанатиками творил ужасны, и вероятно для него лучшим исходом было умереть. Но перед ним стоял выбор — жизнь его сестры в обмен на сотрудничество или её смерть и сохранение принципов. И да скорее всего этих принципов было не так много и не такие они были твёрдые. Но я его понимаю и даже завидую. Если бы выпал шанс спасти свою семью, я бы сделала что угодно, но, увы, не всем и не всегда такой шанс даётся. — потёрла запястье правой руки неосознанно.

Вроде там у неё тонкий шрам, сейчас перекрытый брачной татуировкой.

— Кого ты не смогла вернуть?

Она посмотрела на меня серьёзно и холодно, на губах улыбка, а в глазах стылый лёд:

— Всех, Дагорн, всех. — и насмешливо наставительно продолжила. — Простые люди не всегда могут защититься от огня.

Перехватив кисть, грозящую мне изящным пальчиком поцеловал тыльную сторону ладони в молчании выражая поддержку и готовность выслушать.

Пристальный взгляд, она медленно опускает ресницы, и улыбка становится искренней и вырывая кисть из моей руки бросает:

— Что ж ты всё в рот-то тащишь? Я ж тут пол рынка перещупала. — подхватывает меня под локоть впервые за время прогулки по рынку.

И я с необычным ощущением в груди, будто там внезапно стало тесно, аккуратно прижимаю локоть к телу, чтобы ощутить её прикосновение полнее.

— Да, заболею будешь чувствовать себя виноватой и за мной ухаживать. — парировал с улыбкой, накрыв ладонью маленькую ручку на своём локте, испытывая почти блаженство от невинного, но совершенно добровольного прикосновения моей шиати.

— Это вряд ли, конечно, но всё равно спрошу — в чем это я должна быть виноватой? Я же тебе пальцы в рот не совала.

— Обещаю, колючка, в любой момент твоей жизни если вдруг захочешь можешь любую часть своего прелестного тела сунуть мне в рот. — проникновенно заметил я, неожиданно резко возбудившись от представления её пальцев у меня во рту.

Я бы нежно скользнул между ними языком, глядя в смущенное личико с нежным румянцем на щеках, ловя ответное возбуждение в изумрудных глазах. Как тогда у неё в спальне, когда собирал вещи вымотанной самостоятельностью шиати.