Одинокая, безродная «пустышка» против могущественного мага, лорда и воина.
Разве сможет такая как она смириться и принять меня, если я поступлю по своему? Если я попробую отобрать у неё право выбора, стану её врагом. Я этого не хочу. Я хочу защищать её, любить, баловать.
За крохотное проявление её нежности, за короткую ласку, готов ждать усмиряя внутреннюю тьму, возбуждение прожигающее огнём, глухую чёрную злобу от невозможности растерзать всех кто смотрит на неё с похотью, восхищением, жаждой.
Арон и Бродик, мои побратимы. Мы вместе воевали, с Ароном попали в плен в первую диверсионную вылазку, одинаковые шрамы на наших спинах от крюков на которые нас подвешивали в антимагической пещере, Бродик с которым мы сами впервые пытали живого и разумного. Они мне ближе чем родные братья.
Но и в их глазах видя восхищение моей шиати меня прошибает желание растерзать, показать, что никто не смеет даже дышать в её сторону. Она моя. Только моя.
Арон почувствовал это. Сам предложил мне ещё в крепости двигаться с отрядом отдельно, чтобы у меня было время наладить отношения с семьёй. Я отказался. Хотел, чтобы они были в большей безопасности.
Сейчас понимаю — зря. Со мной им безопасно. И как показали последние пару недель, пока мы не разберемся с Кирой, только им со мной и безопасно.
Она накрывает на стол в саду, подготавливая все для завтрака. Нашего. Семейного. Рождая в моей груди горячий ком. Оглянулся на сына, сидит сосредоточенно нахмурившись в позе лотоса расслабленно опустив кисти на колени. Понимаю, что она так старается ради него, что будь мы вдвоем она бы не бегала сейчас легко и стремительно из зала на веранду, на красивом лице не было бы это тихой улыбки, заботливой, нежной, во взгляде, изредка падающем на нас, не было бы спокойствия и какой-то умиротворяющей любви.
Если бы не Стас, она бы меня никогда к себе не подпустила. Не после того, что я сделал.
И если бы не Стас, я бы её забрал.
Она была бы со мной, но моей не стала бы никогда.
Но мой сын, чудесный мальчик, такой же упрямый, гордый и честный как его мать, напоминает мне, что, если бы она уже тогда не была такой сильной, у меня никогда не было бы их.
Шерес.
Будущий бывший друг. А возможно и мертвец в ближайшем будущем.
В зависимости от того какую цель он преследовал.
И пусть тёмные боги помогут ему и это окажется очередным глупым розыгрышем, которые так любит мой «друг».
Со дня на день должна прийти информация от нескольких доверенных источников и от отца по моей шиати и по всем с кем она связана и по Шересу.
Я обещал Кире, что дам время привыкнуть, дал себе слово заполучить её всю целиком, и для этого мне необходима информация.
— Ты любишь её? — серьёзный голос сына оторвал меня от наблюдения как маленькие руки его матери ловко перекладывают порезанный хлеб в корзинку.
Смотрит на меня напряженно.
— Да. — невозмутимо отвечаю, но в душе целый шквал эмоций от осознания, что да. Люблю. Наконец-то. Невероятное чувство.
— А как так получилось, что мы… — подбирает он слова сжимая и разжимая кулаки, но глаз не отводит. Я тоже не отвожу, жду, когда соберется с мыслями, хотя уже понимаю, о чем будет вопрос. — Что ты нас отпустил? Что маме пришлось столько сделать и пережить без тебя.
С трудом удержав тысячу вопросов о их жизни без меня отвечаю:
— Не знаю. — получается глухо и зло.
Знаю, что в глаза вероятно снова вползает тьма. Но каждый раз понимая, что так по идиотски лишил себя почти четырнадцати лет счастья прихожу в бешенство.
— Но обязательно разберусь. — добавляю я, не опасаясь напугать сына ожесточенным выражением лица. Он знает, что за своё надо драться до конца. Кира хорошо его воспитала.
И подтверждая моё предположение он удовлетворенно кивает.
— А тогда ты её любил? — теперь мы оба смотрим на его мать, которая проводит последние приготовления ставя на стол чайник, сейчас оглядит, внесёт последние штрихи чтобы выглядело всё максимально аппетитно и позовет нас.
— Не знаю, сын. — это признание далось с трудом.
Потому что в этом я вообще не видел никакого смысла. Как мог мой дар молчать тогда и так яростно «говорить» сейчас?
И понимаю, что такой ответ сына может разочаровать, но лгать не буду.
— Ну и дурак. — тихо буркает он себе под нос и поднимается за секунду до…
— Завтрак подан, боевые мои. — она улыбается и машет нам рукой, первая опускаясь на плетеное кресло.
Их уровень эмпатии запределен.
Усмехаюсь, соглашаясь с сыном и вслед за ним спешу за стол. К ней. Надеясь когда-нибудь получить от неё такое же ласковое поглаживание по волосам, улыбку или внимательный любящий взгляд.