Помню роскошный и стильный дом Дыховичного (потом – Твардовского). Огромная гостиная с камином. Кабинет с ковровой дорожкой от стола к двери. Кто-то из друзей зашел и сказал: «Здрасссте, ваше высокопревосходительство!» Дыховичный тут же убрал дорожку.
Дом его соавтора Слободского (потом – Юрия Трифонова, но дом уже снесли). Необычная угловатая лестница посреди гостиной.
Дом Матусовского, массивный, немного аскетичный, в послевоенном стиле.
Дом Антокольского, с бесконечными картинами и скульптурами его жены Зои Бажановой. Дом Мироновой и Менакера – одноэтажный, картиночный, как из модного журнала. Полочки, тарелочки, красные крученые свечи.
Дом Нагибина – будто дом-музей его самого, с портретами хозяина в рамках красного дерева на столиках того же дерева, и вообще сплошной очень дорогой антиквариат, про который Юрий Маркович говорил мне: «Понимаешь, но это же не просто баловство (он произносил «бауоуство»), а часть жизни!» Дача Юрия Нагибина была не самой большой, но самой роскошной в смысле внутреннего убранства и устройства. О мебели, лампах, картинах, статуэтках я уж не говорю.
Он первым в поселке построил второй санузел при спальне на втором этаже.
Красивая лестница на второй этаж – такая широкая, что без перил.
Веранда со сплошным зеленым ковром и стеклом в пол, за которым был тщательный газон. Красиво и нереально – для наших широт, по крайней мере. Алиса Григорьевна, вдова Нагибина, продала дом. Новый хозяин снес его и построил нечто новое. Кому сейчас нужен маленький домик всего в пять комнат? Смешно.
Дом Романа Кармена – простой финский домик с роскошными авторскими фотографиями на стенах.
Дом иллюстратора Ореста Верейского – весь второй этаж превращен в одну комнату-мастерскую. На низких стеллажах альбомы с репродукциями. Я в 12 лет часами сидел там и рассматривал рисунки Матисса.
Дом драматурга Симукова – простой, немаленький, но уютный. Лампа над письменным столом свисала с потолка на крученом по-старинному шнуре.
Дом эстрадного автора Владимира Масса, увешанный самодеятельными, но милыми картинами-гуашами хозяина.
И дом прекрасного писателя и редкостно хорошего человека Владимира Тендрякова. Кабинет, забитый книгами. Там я, сидя на полу, прочитал «Заратустру». Или мне показалось, что прочитал. Всех не перечислишь.
Дом, в который я (и, наверное, никто) не заходил, – языковеда академика Виноградова. Самый большой в поселке – тогда. По проекту Жолтовского. С колоннами. Плохой архитектор был Жолтовский. Эпигон.
Дачное. Быт
необходимые уточнения…
Почему-то все говорили – «дача на Пахре», хотя поселок был на 36 км Калужского шоссе, а Красная Пахра – на 45 км. Но вот так вышло. Наверное, по ближайшей точке на карте.
Поселок был основан в 1952 году (в отличие от Переделкина, которое было еще до войны). Начерно построен – к 1958-му, наверное. Сначала не было асфальтовых дорог и водопровода.
Великолепные ванные комнаты и сортиры пустовали. Каждый день приезжал на своей бочке, запряженной слепым конем Русланом, водовоз дядя Петя. Объезжал все дачи, и жители набирали по два – четыре ведра воды. Дяде Пете совершенно добровольно помогал Ваня Дыховичный. За два сезона таскания ведер он стал настоящим силачом – мускулы просто играли.
На дачах было водяное отопление с угольными котлами. У всех на заднем дворе была куча антрацита и куча шлака.
Газ был привозной, в баллонах. Воду подвели (и обновили наконец ванные с сортирами) несколько позже. Магистральный газ – еще позже. Газовые водогрейные колонки ставили с осторожностью. В некоторых домах до 70-х были огромные дровяные колонки. У нас тоже такая была.
Телефон стоял у отдельных, особо отмеченных товарищей. Может быть, у десяти человек из шестидесяти. Но зато посредине поселка стоял домик под названием «контора». Там сидел бухгалтер, заседало правление. А в прихожей этой конторы, ключ от которой был у каждого дачника, стоял телефон. По вечерам люди ходили звонить. Через «восьмерку». Соединялось не всякий раз. Очередь стояла человек пять. Ирочка Матусовская звонила своему мальчику и громко кричала в трубку слова любви и неги. Описывала, как она без него скучает. Ему, наверное, было плохо слышно. Она говорила по буквам. Ее никто не торопил.
Электричка к нам не ходила. Доехать можно было на машине. Или на автобусе. От остановки 2 км пешком. Из них треть пути – через лесок. Никто не боялся. Даже поздним темным вечером. Не знаю почему. Шли себе безмашинные граждане и гражданки с кошелками, и ничего.