Разудалый ты солдатик
Русской армии святой
Славно песню напеваю
Я в бою всегда лихой!
Не страшится русский витязь
Не страшится он никак
Ведь за ним семьи молитвы
С ним и Бог, и русский царь!”
Песня летела над людьми, заполняя улицы и дома. Не разнимая своих объятий, мы с Машей углубились в толпу, а миновав плотно стоящих людей, не сговариваясь, направились ко мне. За роту я был спокоен. Хитров, не зеленый юнец, мы с ним уже год воюем, он заменит меня и сделает так, что мое отсутствие никто не заметит.
Внезапно Маша остановилась и внимательно стала меня осматривать.
- Ты не ранен, с тобой все в порядке? – беспокойно спросила сестра милосердия. Она не переоделась и встречала меня в белом фартуке с красным крестом.
- Нет! Все здорово! Ни царапины! Душа моя, как у тебя дела? – спросил я.
- Все хорошо…я так рада…здесь поступило очень много раненых…я со страхом ждала, каждого нового человека…и, слава Богу, тебя не было!
- Много трудитесь? – риторически спросил я.
- Много, очень много, милый. Тяжело раненных очень много. Госпиталь переполнен. Совсем не спала последние дни. И днем и ночью везли людей. Доктора не справляются. Все режут, пилят…калек рожают…правда, в муках.
- Да, страшно…война…
- Будь проклята эта война! За что нам такое испытание?! Чем мы провинились перед Господом?!
Я не ответил на ее больные вопросы, только сильнее прижал к себе. Взглянув на Машу украдкой, я не увидел в ее глазах и намека на слезы. Они были сухие, вот только по ним можно было сосчитать, сколько ночей она провела без сна и сколько трагедий и смертей увидела в последнее время.
- Знаешь, в городе сейчас Иван.
- Кто? Какой Иван? – спросил я.
-Ну, подпоручик Синицын, автомобилист! Тот, что был с нами на Пасху! – пояснила Маша, заметив, что я не сразу понял, о ком она говорит. - Светлана бегает к нему по ночам. Просит меня, ее подменять. Но он скоро уезжает…Вот теперь она меня станет подменять…
Маша опять внезапно остановилась, будто что-то вспомнила. Я невольно последовал ее примеру. Извиняющимся взглядом она посмотрела на меня.
- Ой! Я отпросилась всего на часик. Мне нужно вернуться в госпиталь. Но вечером я приду. Обязательно приду! Доктор сказал, что отпустит меня.
- Ты дорогу не забыла? – пошутил я.
- Нет! Конечно, нет! Ты не поверишь, я иногда специально проходила мимо твоего дома.
- Зачем? Меня же не было в нем!?
- Там был твой дух, воспоминания, которые приятны, с ними мне легче было жить. Ну, все! Я пойду. Не держи меня! Меня уже, наверное, ждут, - она поцеловала меня в щеку и была готова вот-вот убежать, но я удержал ее за руку и поцеловал в губы.
- Я…ухожу… - прошептала прямо мне в губы Маша, и как-то нежно оттолкнув меня, не оборачиваясь, ушла.
У дома меня ждал подпоручик Синицын. Он был в своей кожаной форме. Мятые погоны, - подумал я, - неотъемлемая часть формы всех бронеавтомобилистов. Стоя около ограды, он курил, не вынимая изо рта папиросу. Заметив мое приближение, Иван все-таки достал ее и стряхнул пепел, которого скопилось пару сантиметров. Я подошел к нему и пожал протянутую руку.
- Приветствую Вас, - заговорчески поздоровался он со мной. – Как все прошло? Не ранены?
- Нет, все хорошо. Как ты? – позволил я себе обратиться к нему на «ты», хотя он был со мной на «вы»
- Ну, слава Богу. Я тоже в порядке. Мы не участвовали в наступлении, находимся в резерве. Но, думаю, с нашей помощью можно было избежать больших потерь. Жаль командование не осознает этого факта.
- Хм…возможно…Что привело ко мне? – спросил я его в лоб, так как не очень хотел переливать из пустого в порожнее. Я не был бане уже больше недели, и мне казалось, что дурно пахну. Особенно я почувствовал неприятный запах, исходящий от меня, после объятий Маши, от которой помимо тонкого запаха медикаментов, чувствовался еще и запах какой-то французской парфюмерии. От такого контраста мне остро захотелось быстрее скинуть с себя пропахнувшую порохом, гарью, пылью и потом гимнастерку. Тщательно вымыться и одеть все чистое.
Подпоручик немного замялся, видимо, не зная, как начать разговор. Он докурил папироску и, бросив ее на землю, затушил носком сапога. Наконец в голове у него созрел план разговора со мной.
- Надолго в тыл? – спросил он.
- Не знаю. Думаю на пару недель. Наступление остановлено. Переходим к позиционной войне.
- Что собираетесь делать все это время? – подпоручик никак не мог перейти к главному.
- Ну, дня два просто отдохнуть. Потом предстоят дела с доукомплектованием роты, смотры, укрепление дисциплины. После передовой солдаты расхолаживаются. Говорите прямо подпоручик, что Вы хотите спросить!
- У меня есть предложение к Вам, - Синицын опять не смог перейти прямо к делу.
- Какое?
- Хочу предложить Вам съездить со мной в одно место…
- Куда?
- Здесь не далеко…
- Когда?
- Ммм…завтра…
- На сколько?
- Надеюсь, если утром выехать, то к вечеру вернуться.
- А почему со мной?
- Видите ли, Станислав Максимович, - он впервые за весь разговор назвал меня по имени, - у меня здесь нет близких товарищей. А дело имеет несколько щепетильный характер.
- Иван, - перешел и я на неофициальный тон, - но ведь и меня Вы мало знаете…
- Станислав…Максимович, то, как к вам тянутся люди, говорит о вас больше, чем долгие годы шапочного знакомства.
- Имеете в виду Машу?
- Не только… О вас хорошо отзываются подчиненные, утверждая, что вы очень благородный человек.
- Возможно…Так куда вы предлагаете поехать и какова моя роль в предстоящей поездке?
- А можете пока не спрашивать меня об этом? Я клянусь честью, все расскажу Вам, но только немного позже!
- Хм…загадки? Что ж, договорились, но тогда и у меня есть условие. Едем послезавтра. Завтра я хочу отоспаться.
- Конечно, конечно! Можно я завтра зайду к Вам во второй половине дня?
- Заходите.
Подпоручик пожал крепко мою руку, потом козырнул, но совсем не по-гусарски, не залихватски, а так как-то по-простому, по-автомобилистски и ушел. Я же с радостью вошел в дом. Хозяйку я попросил растопить мне баню, и пока она топилась, я снял с себя грязную форму и в нижнем белье бросился на кровать. Давно забытые пуховые перины обволокли меня с ног до головы. Как же на войне начинаешь ценить домашний уют! То, на что не обращаешь в мирное время никакого внимания, на войне может цениться на вес золота. Хотя золото на войне совсем не ценится. Жизнь – вот самое ценное и ради чего совершаются важные поступки и вокруг чего все крутится.
Вечером, правда довольно поздним, как и обещала, пришла Маша. Я заметил, как она устала и измучилась. Она буквально валилась с ног. Под глазами чернели круги, словно она играла в немом кинематографе. Лицо осунулось и посерело. Она села на стул и мне бросились в глаза ее руки, безжизненно упавшие на колени.
- Посиди минутку, я сейчас вернусь, - попросил я и вышел из комнаты.
По моей просьбе хозяйка накрыла на стол, и я покормил Машу. Она ела мало, почти молча и задумчиво.
- Прости, очень устала, - проронила она.
- Поешь и ложись спать. Я тоже лягу. Тебе надо отдохнуть, да и мне не помешает.
- Спасибо, Стас…
Потом я помог ей раздеться и уложил на кровать. Ее волосы, убранные в пучок, развязались и разбросались по подушкам. Ложась рядом с ней, я аккуратно убрал их, чтоб случайно не сделать ей больно, и только тогда лег рядом. Маша придвинулась ко мне, я обнял ее и прижал к груди. С минуту девушка что-то невнятно шептала. Я разбирал только отдельные слова, не понимая фраз в целом. Потом ее шепот стал медленнее и менее разборчивым и уже через несколько минут она крепко спала. Я осторожно поцеловал ее в лоб, погладил свободной рукой ее по голове, наслаждаясь густыми волосами, провел рукой по нежной коже щеки, втянул ноздрями запах ее тела. Каждая женщина имеет свой запах. Запах Маши мне очень нравился, в нем сплетались словно девичьи косы ароматы детской наивности, юности души и зрелости тела. Ровное и глубокое дыхание подтвердило мне, что Маша крепко спит.