Вскоре произошло событие, которое еще больше сблизило меня с хозяйкой и ее дочерью.
В тот день я сильно задержался в расположении роты. Прибыл новый автомобиль, и мы в полном составе осматривали его, пробовали его ход, залазили в мотор, в общем, восхищались французской техникой. Уходить никто не хотел. Наконец, когда стемнело, а темнело тогда довольно поздно, на дворе стоял июль, мы все разошлись, оставив в роте дежурного офицера и нижние чины. Я вышел за ворота и направился неспешно домой. Помню было очень тепло. Настроение было чудесным. Я все никак не мог перестать думать о новом автомобиле и мечтал, когда мы совершим на нем дальний пробег. Недалеко от дома я еще издали заметил нескольких человек, которые громко смеялись и что-то выкрикивали. Прислушавшись, я понял, что мужики, а это были именно мужики, пьяны и матерятся, громко выкрикивая ругательства в чей-то адрес. Знаете, я не из храброго десятка. Драться мне приходилось мало. По долгу службы мне физическая сила и навыки рукопашного боя не особенно нужны. Первая мысль, проскочившая у меня в голове, была, стыдно признаться, повернуть влево или вправо и не встречаться с пролетариатом. И, возможно, я так бы и сделал, если бы меня они не заметили и первыми не окликнули. Я расстегнул кобуру и проверил на месте ли мой револьвер. Отступать было поздно, и я решительно продолжил идти навстречу опасности.
Подойдя к той компании, я понял, что там происходит. Трое пьяных мужчин, молодых, лет им было по двадцать пять, окружили дочку моей хозяйки и грязно приставали к ней. Девушка от страха совсем онемела и еле-еле что-то отвечала. Она не в состоянии была дать отпор пьяным агрессорам. А те в свою очередь воспользовались ее паническим состоянием и вот-вот готовы были начать ее раздевать. Шагов за тридцать я остановился. Мое появление не смутило разбойников, они нагло продолжали свои издевательства. Тогда я громко скомандовал им разойтись по домам и оставить бедную девушку в покое. Но я для них, как они посчитали, не угроза и они не обратили на мои слова никакого внимания.
Ничего кроме того как вытащить револьвер и выстрелить вверх я не придумал. Идти напролом в эпицентр преступления я посчитал бессмысленным. Громкий выстрел, прозвучавший в вечерней тишине городка, оторвал насильников от их жертвы. Но пьяный угар не дал им возможности рассудить здраво. Они обернулись в мою сторону и, бросив жертву, направились ко мне. Тогда я выстрелил одному, особенно здоровенному детине, в ногу. Он вскричал и присел, схватившись за раненную конечность. Второй попытался броситься на меня, но его остановила вторая пуля, к сожалению, он поймал ее в живот. Отчего рухнул там же на месте. Третий был не столь храбрым и бросился наутек. Девушка совсем оцепенела и не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Я оставил раненных бандитов там, где они корчились от боли, а сам, обхватив испуганное создание, поспешил в дом, который оказался всего в ста саженях от разыгравшейся трагедии.
Возле дома нас встретила хозяйка. Она была обеспокоена долгим отсутствием дочери, которую отправила за мукой к тетке, живущей рядом, на параллельной улице. Услышав выстрелы, она накинула на себя платок и выбежала на улицу в тот самый момент, когда мы уже подходили.
Потом, уже внутри дома были слезы до истерики, поцелуи и интенсивные религиозные отправления. Я даже испугался за пол, о который мой хозяйка стучалась лбом, молясь под иконами. Перед сном ко мне в комнату постучались, и вошла мать девушки. Она подошла ко мне и поцеловала сначала руку, но когда я выдернул ее, стала целовать меня в щеки, приговаривая при этом слова благодарности. Я с трудом отстранил ее и выпроводил из комнаты. Признаться, я и сам был в каком-то возбужденном состоянии, кровь кипела, голова была полна картин происшедшего. Я ведь тогда первый раз стрелял в людей.
На следующий день меня посетил сам полицейский урядник. Правда все его отделение состояло из нескольких стражников, которые были ни на что не годны, а только пили и бездельничали. Поэтому он не мог доверить такое дело никому из них. До полного выяснения обстоятельств вечернего происшествия я был помещен под домашний арест. Но благо вскоре все выяснилось. Свои показания дала жертва нападения и жители соседних домов, которые поведали следствию все, как было на самом деле. Меня признали правомерно обороняющимся и освободили от уголовного наказания. Но предписали впредь не использовать по любому поводу боевое оружие. Несмотря на большой шум, вокруг меня и нашей роты, командир роты оценил мой поступок и даже по этому случаю неофициально наградил меня краткосрочным отпуском.
С того дня, а вернее вечера. Я стал самым дорогим человеком для матери и ее дочери. Они меня уже не боялись и всячески выражали свою благодарность. С девушкой мы стали находить общие темы, она перестала быть пугливой ланью. Как Вы понимаете, звали барышню Олеся. Да, я о ней вел рассказ. Мы быстро сблизились. Олеся оказалась умной и интересной барышней. Я чувствовал, что с каждым днем, каждым часом больше и больше сближаюсь с ней. Через месяц я понял, что люблю ее. Еще через месяц я готов был жениться на ней, но сами понимаете, необходимо было получить согласие командира. Впрочем, я не сомневался, что получу его легко. Командир благоволил ко мне.
Скоро мы стали настолько близки с Олесей, что мне был подарен первый поцелуй. И вот мы уже стали любовниками. Все шло к свадьбе. И она, я уверен, состоялась, если бы не произошло следующее.
Прямо перед войной в Барышино расквартировали эскадрон семнадцатого гусарского Черниговского Его Императорского Высочества Великого Князя Михаил Александровича полка. Эскадроном командовал штабс-ротмистр Свидерский. Это был мужчина очень высокого роста, широкий в плечах. Он обладал страшной физической силой. По всей видимости, службу он знал хорошо, но строг и суров был невероятно. Говорили, что за малейшую оплошность он бил своих солдат зверски. С офицерами был груб и высокомерен. Его поселили в доме, недалеко от моего. Я часто встречался с ним, когда шел на службу. Обычно он отворачивался и никогда меня не то, что не приветствовал, он даже не отвечал на мои. Поэтому, имея простую человеческую гордость, через некоторое время я не отдал ему честь, считая, что он все одно не смотрит на меня. Но этот высокомерный подлец все видел и все замечал. Он не стал делать мне выволочку, а просто тихонько, прямо как жандармский шпик сообщил об этом моему ротному, требуя сурового наказания для меня. Но рассказ не об этом.
6 мая мы, как всегда, праздновали Рождение Его Императорскаго Величества, ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА. Местное интеллигентное общество, совместно волостным правлением, а также с участием офицеров расквартированных подразделений решило широко отметить этот день. После торжеств по случаю трехсотлетия дня Романовых все были заражены патриотизмом. Но я так подозреваю, что основной причиной все-таки была офицерская скука. Всем очень хотелось поволочиться за местным женским полом. В особняке правления организовали бал, на который были приглашены все без исключения. Мы с Олесей тоже решили пойти, так как не часто у нас устраивали праздники такого масштаба. Вся волость гудела в преддверии праздника. Мероприятие ожидалось быть грандиозным.
В назначенное время в особняк начали стекаться приглашенные гости. Мы с Олесей не стали одними из первых. Когда мы вошли в зал, там уже было много гостей. Но первым кого я увидел, оказался штабс-ротмистр Свидерский… Конечно, он был хорош! Красавиц мужчина, офицер в золотых эполетах, высокий гусар, соблазнитель женщин. Вокруг него образовалось некое общество его почитателей. Видимо, я очень его задел, потому что он решил мне отомстить. В чем заключалась его месть? Ха! Он просто стал каждый раз приглашать на танец Олесю. А танцевал он бесспорно превосходно. Я ведь совсем не умею танцевать. Как Вы думаете, легко ли молодой девушке вскружить голову? А? А если соблазнитель гусарский офицер? Я стоял в сторонке и мог только наблюдать, как Олеся шепталась с ним, как он ее кружил в танце, как она раскраснелась и была счастлива.