- Смутьянов нонче много! Слышали про “повернуть штыки”? Обсуждают нужность войны, называют ее «империалистической». Даже слышал – «братоубийственной! Много прибыло бывших люмпен-пролетариев из Питера, да из Москвы. Вот и волнуюсь! – тем не менее, я терпеливо парировал его ответы. - А что, батюшка, Вы скажите о войне? Богоугодное ли это дело? Что нам Господь говорит? Идите и убивайте?
- Не наше дело судить! – батюшка откинулся на спинку стула и стал откусывать от второго бутерброда. Глазами он намекнул мне, что надобно налить еще водки. Я налил только ему. Он запил водкой закуску и продолжил. - Священник должен делить с воинами все тяжести и опасности, своим участием согревать уставшие души, будить совесть, предохранять наших воинов от столь возможного на войне ожесточения и озверения к чему их призывают революционеры-агитаторы. Тяжело бывшим крестьянам понять новые идеи, еще тяжелее отринуть старые, но война и лишения часто заставляют выбирать легкий путь… Слаб человек…
- О каких новых идеях Вы говорите? – спросил я. - Уж не о социалистических ли? Может вы, батюшка и за социализм? – опешил я.
- Может быть, только вот социалисты против! – отец Николай смело посмотрел мне в глаза.
- То есть вы считаете идеи “равенства и братства” верными и нам нужно стремиться к ним?
- Стремиться к Божьим идеям всем надобно, однако, пути не все пригодные.
- Так идеи повернуть оружие и принести на кончиках своих же штыков освобождение России от самодержавия – это, по-вашему, божьи идеи?! – я не верил своим ушам. Батюшка – социалист.
- Передергиваете, Станислав Максимович! Идеи братства и идеи в штыковую на «своих» суть разное. Любая идея может прорости только на удобренной почве, и недоверие к солдату - работа в этом направлении. – Священник продолжал пристально смотреть мне в глаза.
- Отнюдь, батюшка, я не говорю о недоверии к солдату! Я совсем о другом! В 1906 году я, проехав через всю Россию от Харбина до Петербурга, видел, что такое революционные массы, я столкнулся и с нижним чином, одурманенным идеями братства и с чиновниками, оседлавшими идеи революции! Я видел, к чему все это может привести. Я видел анархию и парализованных от страха командиров разных уровней и столоначальников. И недоверие мое не к нижнему чину, а к конкретным смутьянам, коих становиться все более и более в частях. Они скрытно мутят умы крестьян. А ведь чего проще бросить позиции и вернуться к своему хозяйству, к жене и детям, которых семеро по лавкам. А там золотопогонники пусть сами бьются с германскими буржуями! «Это не наша война, это война господствующего класса»!
- Я же и говорю, легкий путь… Вы, видимо, сами не определитесь с отношением к происходящему - вот и мечетесь в попытке всё свалить на безграмотных крестьян. Вы-то сами из кого будете?
- Сами мы из, как говорится, разночинцев. Отец мой от солдата до майора дошел.
- Вы, стало быть, из вольноопределяющихся? – усмехнулся священник. Я не заметил и намека на опьянение, хотя бутылка была почти пуста.
- Нет, я закончил в 1905 киевское юнкерское училище.
Отец Николай хмыкнул, с сожалением посмотрев на почти выпитую бутылку. Он сам разлил остатки водки на две неравных части. Большую часть, конечно, налил себе.
- Я никак не пойму, что Вы хотите от меня услышать? Я чувствую, Вас что-то гложет, но я не пойму, а Вы молчите.
- Батюшка, скажите, доходит ли ваше слово до сердца солдата? Что требуется ему, чтоб идти смело в бой? Раз уж вы так рьяно стоите на его защите, то наверняка знаете его душу.
- Сказано - “Христос Бог наш, повелевший нам молиться за обидящих нас и им благотворить, сказал также, что большей любви никто из нас в жизни сей явить не может, разве кто положит душу свою за други своя ” – однако, сказано и - “Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас”. Если Кто видит, что подвиг его будет попран и нет цены усилиям его - разве может со спокойной душой идти на супостата? Атака начинается в родном доме, а что в стране творится… Хлебушка подвиньте…я рьяно стою на защите не солдата а человека, не тела его но свободы его во Христе или вне Его. А солдат свободы не имеет и не должен … Но человек то некуда не делся и видит и понимает, что как солдат должен, а как человек не хочет метать бисер…
Легкий хмель раскрепостил меня и я уже готов был задать другие мучащие меня вопросы.
- Грех ли жить на фронте, не венчаясь? Ведь завтра может не стать либо его, либо ее. А в грехе ли живет человек, когда на фронте соединил свою судьбу с умирающей девушкой? Он знает, что она скоро умрет, но идет и венчается с ней?
- Свобода воли ограничивается самим человеком “всё можно не всё полезно” и понимание последствий, пользы или вреда, и составляет нашу работу как Христиан над возрастанием к Богу. Разве не на фронте вы так уверены, что завтра ваш век продолжиться? Вы можете гарантировать себе ещё час жизни? Грех это блуд - “Но, во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа”- не церемония, а осознанный добровольный выбор и самоограничение, отсечение части воли во имя Пути и спутника… Да, наверное, неправильно это, однако только Господь может определить меру правильности, да и реальные страдания, реальная угроза смерти заставляют переоценивать многое и в подавляющем большинстве случаев те, кто заглянул смерти в лицо, перестают играть в игры. На это становится жаль тратить время. Недаром честь и честность один корень и суть то одна. А по поводу венчания с больной – только, брачующиеся, они могут решать правильно ли они поступают. С точки зрения христианства это хорошо.
- А что, батюшка, - медленно произнес я, опустошив свой стакан, - если человек на войне убил не врага, а «своего», но труса и предателя? Как, он грех свершил или нет? А поймал он его на агитации. Призывал, дьявол, оставить окопы и идти в Петроград.
- Защитник Родины, Отечества православного и богохранимого, выполняет свой долг, он иначе и поступить не может, и не должен иначе мочь. Бог не есть просто абстрактное божество. Он есть Живой Бог, Творец и Промыслитель мира, - и Он не нейтрален. Он всегда подает помощь своим верным, сражающимся со слугами диавола за Родину, за веру, за святыни, за честь своих жен и дочерей. Ответ за отступника нести нельзя, но и брать на себя ответственность о решении его судьбы единоначально возможно только в полной изоляции. Да и то трусом был каждый, кто раньше себя переборол кто позже… Агитация, как и ваши вопросы - от сомнения. Бог предложил хорошее, но уже за столько веков привычное и трудоемкое, а тут всем и всё - соблазн…
Да, если так батюшка ведет беседы с нижним чином, то вряд ли его кто-то понимает, - подумал я. Мне ведь тоже не хотелось слышать от него общих фраз и измышлений теологов. Я нуждался в утешении, причем простом, материнском утешении и человеческом понимании, когда близкий, родной человек гладит тебя, успокаивает и говорит, что ты во всем прав. Но я не услышал и не почувствовал того, о чем мечтал. Что ж, больше мне не хотелось смотреть на батюшку. Я понял, почему он меня раздражал. Но, видимо, чувства у нас были взаимные. Батюшку я также раздражал и вызывал у него внутренне отторжение.
ГЛАВА 16.
Революционная агитация.
Не успела еще сильно ослабленная тяжелыми двухнедельными боями наша армия отойти назад, как германцы новым прорывом начали вклиниваться в ее расположение. Одновременно ими была предпринята атака к югу от Перемышля, на Мосциску. Макензен предпринял энергичный нажим на наши позиции на участке реки Сан, между Ярославом и Перемышлем, и окончательно утвердился на правом берегу реки, отбросив нас за речушку Любачовка. Несмотря на организованный командованием фронта контрудар 3 корпусами, германцев не удалось отбросить. Крепость Перемышль оказалась в исходящем угле расположения и с трех сторон охватывалась германцами. В начале июня Перемышль был ими занят. На левом крыле Юго-западного фронта в это же время наша 11-я армия, в состав частей которой и входило мое подразделение, медленно с постепенными упорными боями арьергардного характера, отходила за р. Днестр. А наш левый фланг пока оставался на месте у румынской границы.