Дома от своей хозяйки я узнал, что ко мне никто не приходил. Ни Маша, ни кто-либо иной. Я бросился на кровать и уснул тяжелым, неприятным сном. Проспал я до двух часов. Разбудил меня стук в дверь.
- Кто?! – сонно спросил я.
- Ваше благородие, это я Иванов… - отозвался мой писарь.
- В чем дело? – все еще спросонья выспрашивал я, с трудом размыкая отяжелевшие веки и не очень хорошо ориентируясь в пространстве.
- Ваше благородие! Меня послал к Вам подпоручик Сенцов…
- Зачем?
- Срочное дело! Он сказал только, чтобы я передал, «Минский».
- Сейчас буду! Ступай!
Наконец до меня стали доходить слова посыльного, то, о чем он говорит. Что там опять случилось? – думал я, умываясь и потом быстро одеваясь. От Минского я ждал всего. Этот молодой подпоручик отличался непримиримым характером, вспыльчивым и прямым, скорее даже прямолинейным. Порой он не мог сдержаться в тех случаях, когда от его молчания зависела его же судьба. Он мог прямо в лицо сказать нелицеприятную правду кому угодно, не разбирая ни рангов, ни должностей. У меня возникла непоколебимая уверенность, что Минский опять пострадал из-за своей неуравновешенности и юношеского максимализма. Но в то же время я был уверен, что он не совершал ничего такого, чтобы могло бросить тень на его честность, принципиальность и порядочность.
Встретивший меня Хитров доложил об общей обстановке и перешел непосредственно к произошедшему.
- Часов в двенадцать прибыл посыльный от ротмистра Вознесенского. Просил срочно найти Вас. Я поинтересовался, в чем дело. Вахмистр сказал, что произошел чрезвычайный случай и главное действующее лицо – подпоручик Минский. Вознесенский потребовал немедленно найти Вас с тем, чтобы Вы явились к нему в КРО.
- Так Вы не знаете, что там произошло? – переспросил я дежурного офицера.
- Нет, мне ничего неизвестно, - пожал плечами Хитров.
- А Минского Вы сегодня или вчера видели?
- Нет. Вчера я провел весь день в доме, правда, ходил в собор. Это было… приблизительно в шесть часов. Минского я не встречал. Сегодня заступил на дежурство, сменил Вас. После того, как вы ушли, никто из офицеров в роту не приходил, ни Сенцов, ни Тимофеев, ни Минский.
- Я понял. Ладно, - обреченно вздохнул я, - отправляюсь к Вознесенскому. Потом зайду.
По дороге в КРО я усиленно пытался догадаться, что произошло и в чем причина происшествия. Однако вскоре я понял всю бесполезность своих стараний.
У дома, в котором расположился контрразведывательный отдел, стояла толпа из местных жителей, мужиков и баб, нескольких полицейских и жандармов. Заметив меня, все расступились и пропустили меня внутрь.
В комнате на стуле возле стола ротмистра понурив голову, сидел Минский. На нем не было портупеи, и ворот его гимнастерки был расстегнут на три пуговицы. При моем появлении он поднял голову и с надеждой посмотрел на меня. Бывший жандармский офицер сидел по другую сторону стола и что-то записывал. Он тоже оторвался от своего занятия и встал, приветствуя меня.
- А! Господин штабс-капитан! Проходите, проходите. Присаживайтесь, - Вознесенский указал на стул рядом с Минским, - Спасибо, что пришли. Я знаю, что Вы после дежурства, но извините – обстоятельства!
- Могу ли я узнать, что произошло? – спросил я, опускаясь на стул, предложенный мне ротмистром.
- Гхы-гхы, – откашлялся контрразведчик, - да, знаете ли, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло…
Он посмотрел на подпоручика, потом на меня. Я подождал несколько минут, Вознесенский не произнес больше ни слова.
- Простите, но я не понимаю…
- Вот, ваш офицер помог контрразведке задержать одного из австрийских диверсантов. Правда, он сначала с одним из них играл в карты и выпивал, а потом, поссорившись, пристрелил. А вот второго помог нам задержать. Так что поклон ему, - слова ротмистра по смыслу вроде бы хвалили Минского, но его саркастическая интонация настораживала. Было совершенно непонятно, говорит ли он серьезно или же в характерной ему манере издевается над нами.
Я молчал, не понимая, как относиться к услышанному. Минский тоже молчал, повесив голову, и, словно провинившийся гимназист, чуть-чуть всхлипывал носом.
- А можно все-таки узнать что произошло? – попросил я.
- А, конечно! Господин подпоручик, будьте любезны, расскажите своему командиру о своих похождениях. Ему очень интересно. И я еще раз послушаю Вас, может что-то упустил из вашего рассказа. Смелее! Мы слушаем Вас!
- Но я все Вам рассказал…
- Так я и слышал. А, вот, Станислав Максимович, увы, нет!
Минский поднял на меня свой взор, и, нерешительно и тихонько, начал свой рассказ:
- Сменился я вчера. Вы, Станислав Максимович, меня и меняли. Стало быть, сменился и отправился отсыпаться. Проснулся после трех часов. Пообедал. Часов в пять ко мне зашел прапорщик Николаев. Он взводный в роте Петровского. Мы с ним приятели.
- По карточной игре, - уточнил ротмистр.
- Да, вместе играем в коммерческие игры…
- Подпоручик!
- Правда, в этот раз играли в азартные…
- В какие? – продолжал допрос ротмистр.
- В фараон… Предложил Николаев, ему нужны были деньги.
- Итак…
- Игры у нас происходят у поручика Влынского. Он слывет азартным игроком и чертовски удачливым. Практически каждый вечер, когда он не на передовой, у него собираются игроки. Я бываю у него, но не часто. Вы же знаете, Станислав Максимович, я не игрок. Так, от скуки могу раскинуть карты. Кроме того, я больше люблю преферанс. А вчера согласился играть только от того, что все играли в фараона и преферанс никто не хотел раскладывать. Собралось человек двадцать. Играли на трех столах.
- Выпивали? – уточняюще спросил ротмистр.
- Конечно, без выпивки не играют. Я тоже выпивал, но сказать, что сильно опьянел, не скажу. Игра не шла. Часам к двенадцати я проиграл тридцать рублей, - все, что у меня было, и решил прекратить. Я не люблю играть в долг, тем более, на фронте. За моим столом играло четыре офицера и я.
- Кто играл?
- Прапорщик Николаев, поручик Борисов, подпоручик Морозов, штабс-капитан Рихтер и я. Игра сложилась только у Николаева и Морозова. Когда проиграл последние деньги, от скуки, я вышел из игры и сел возле нашего стола. В комнате стоял сизый туман от бесчисленного количества выкуренных папирос. Голова шумела больше от дыма, чем от выпитой водки. Окна, хоть и отворены были настежь, не могли выветрить папиросный туман. Домой уходить не хотелось, и я вяло следил за игрой моего стола. В какой-то момент мне невольно бросилось в глаза странное движение подпоручика Морозова. Сначала я подумал, что мне просто показалось из-за выпитой водки и густого дыма. Я стал приглядываться, и во мне укрепилась уверенность, что Морозов шельмует! Когда он достал откуда-то из-под себя другую карту, я не вытерпел. Встав со своего места, я подошел к нему и взял его за руку. «Так вот, как вы зарабатываете на игре, подпоручик!» - вскричал я громко на всю комнату. Шум и гам, царивший в доме, как по команде замолк. Все игроки перестали метать и обернулись в нашу сторону. Морозов не ожидал такого оборота и пока молчал, видимо, осмысливая свои дальнейшие действия. «Потрудитесь объяснить причину ваших слов!» - строго сказал штабс-капитан Рихтер. – «Как понимать их?» Я потянул Морозова вверх с его стула, ожидая, что там все увидят скрытые карты. Но их там не оказалось! Можете представить мое изумление? Я ведь был уверен, что четко видел подмену карт подпоручиком! Тогда Морозов уже более уверенный в своей безнаказанности, встал и бросил мне в лицо: «Вы пытаетесь меня оскорбить! Вы считаете, что таким способом можете вернуть свои жалкие тридцать рублей, проигранных мне и выигранных мной честно! Вы негодный человек! И ответите за свои оскорбления!» Я оказался в неприглядном положении. Но, тем не менее, я оставался при своем мнении – Морозов жульничал. «Я готов ответить за свои слова!» Мы схватились за оружие, но нас разняли. «Господа, господа! – закричал штабс-капитан Рихтер. – Так нельзя! Век дуэлей давно ушел, а стрелять друг в друга просто так нельзя! Во-первых, мы на фронте, а во-вторых, тот, кто останется в живых станет обычным преступником. Уж коли вы считаете себя оскорбленными, то сыграйте лучше в «кукушку»! Это в некоторой мере сгладит последствия, которые неминуемо наступят, и удовлетворит ваше обоюдное желание ответить на нанесенное противником оскорбление». Все присутствующие поддержали Рихтера. Кто-то из присутствующих предложил пойти в разбомбленный месяц назад дом. Хозяева там давно не живут и дом пустует. Действительно, лучшего места для «кукушки» и придумать нельзя. Все общество согласилось. Все офицеры оставили игру и направились к разбомбленному дому. Мы с Морозовым шли порознь друг от друга, но каждого из нас сопровождало по нескольку офицеров, так что сбежать случая не представилось. Впрочем, я и не пытался сбежать и в мыслях такого не имел. Когда все достигли цели своего ночного путешествия, штабс-капитан Рихтер взял у кого-то лампу и полез в дом. Я видел, как свет от лампы стал блуждать по комнатам дома. Через пять минут Рихтер вышел наружу и сказал: «Прекрасное место! Сейчас, господа, бросайте жребий. Тот, кому он выпадет, станет «кукушкой». А другой соответственно – «охотником». Цель охотника попасть в «кукушку», но и «кукушка» имеет право отвечать «охотнику». «Кукушка» обязана периодически куковать! Вы согласны?» Мы согласились. Быть «кукушкой» выпал жребий мне. Рихтер и еще несколько офицеров взяли у нас с Морозовым револьверы и проверили количество патронов. Потом нам выдали еще по семь патронов. «Теперь, Вы Морозов, войдете в дом с главного входа. А вы, Минский с «черного» входа. Мы все, господа, будем находиться вокруг дома на расстоянии тридцати шагов. Думаю, это и безопасно и в то же время позволит нам контролировать честность «игры». Заходите в дом одновременно. А Вы, Минский, каждые две-три минуты обязаны кричать «ку-ку»! Кричите громко, так, чтобы и мы слышали снаружи!» Я согласился, Морозов тоже кивнул. Нас развели по разные стороны дома, и по команде штабс-капитана, я вошел в дом. Войдя, я честно крикнул «ку-ку» и бросился вправо по коридору, стараясь не сильно шуметь. Я услышал, как в мою сторону стал пробираться и Морозов. Он тоже старался не шуметь, но половицы в доме скрипели, повсюду валялись обломки мебели и разбитая черепица с провалившейся крыши.