И проститься с надеждой на это у меня не получалось: я знал, что Ева ко мне не равнодушна. Это просто смешно — обнимать во сне письма мужчины и утверждать при этом, что относишься к нему только как к другу. Я был уверен, что все ее истинные возражения сводятся к тому, что я женат. Мне же это вовсе не казалось проблемой, ведь в нашей стране это законно даже юридически. Поэтому я продолжал надеяться, что смогу победить упрямство своей возлюбленной, и мы с ней воссоединимся в законном браке.
Тем же вечером я пришел к ней на ужин.
— А зачем ты приходила ко мне сегодня утром?
— Я искала господина, — буркнула Ева.
— Зачем?
— Это уже неважно.
— И всё-таки мне интересно. Я ведь твой господин. Расскажи мне.
Она вздрогнула на словах "твой господин", и мне это было неприятно. Вовсе не страх хотел я вызывать у нее, а то самое яркое и теплое чувство, из-за которого она обняла меня при нашей первой встрече. Ева немного подумала, но потом все же выдавила:
— Я хотела предложить вам выкуп за себя.
Губы мои дрогнули против моей воли, но я удержался от смеха:
— Деньги?
Моя маленькая девочка кивнула с серьезным лицом. Тут уже я не смог не рассмеяться:
— А сколько денег ты хотела мне предложить?
Ева покраснела и нахмурилась.
— Столько, сколько вы скажете, — голос ее становился все тише и неувереннее. — Чтобы перекрыть все ваши расходы…
Это было смешно, но я, наоборот, почувствовал негодование: какова для меня цена этой женщины? Неужели она сама не понимает? После всего, что я сделал и сказал ей…
— Ты считаешь, что я слишком стар для тебя? — спросил я холодно.
— Нет… я не знаю… Дело не в этом.
— А в чем?
— Я не буду счастлива здесь. Среди чужих людей, вдали от родных и близких. Я не хочу принимать вашу веру, я не хочу делить мужа с другими женщинами, я не хочу провести остаток жизни взаперти…
В моей груди шевельнулась надежда: я очень внимательно слушал ее, ожидая, что она скажет: "Я не люблю вас", но этого не произошло. Значит, не все потеряно! Я принялся планомерно разбивать ее аргументы:
— Отсутствие у тебя здесь близких людей — вопрос времени. Ты подружишься с кем-то, твои родственники могут навещать тебя, у тебя, в конце концов, появятся дети… Веру нужно принять номинально, никто не застявляет тебя молиться целыми днями или учить наизусть священные писания. Ты будешь жить совершенно отдельно от других жен, и вообще не почувствуешь, что они есть — я тебе обещаю. И почему ты решила, что я стану держать тебя взаперти?
— А ты уверен, что когда-нибудь начнешь доверять мне настолько, чтобы выпустить одну из дома?
— Зачем тебе выходить из него одной? Ты можешь выходить со мной или охранником. Доверие тут ни при чем — это забота о твоей безопасности.
Но упрямица только покачала головой. А я опять начал злиться. И чтобы не рассердиться совсем, мне нужен был допинг. Я подхватил свою несговорчивую невесту, сел на застеленную покрывалом кровать и усадил Еву к себе на колени, вдохнул запах ее волос. Она сжалась в комочек, опустила голову, почти не дыша. Где же моя смелая малышка, что бросилась мне на шею в приемной охотничьего домика..?
— Посмотри на меня, — попросил я ее.
Ева медленно подняла глаза, полные какого-то животного ужаса. Боится! Да что же это такое?! Кажется, я даже голоса на нее ни разу не повысил — откуда этот страх? Тут мне стало интересно, насколько сильно страх владеет моей милой пленницей — как далеко простирается его власть над ней.
— Поцелуй меня, — попросил я мягко.
Ева закусила губу и состроила брови домиком.
— Это приказ, — добавил я чуть строже.
На самом деле, поцелуи по приказу меня не очень привлекали — это был просто эксперимент. Моя девочка зажмурилась и опустила голову. По ее щеке сползла слеза, но она торопливо смахнула ее тыльной стороной ладони и, судорожно вздохнув, прижалась к моей щеке пылающими губами — они даже не дернулись, чтобы изобразить поцелуй. Что за странный спектакль! Повторюсь, я не верил в отсутствие у нее чувств ко мне, и насчет женских слез имел весьма большие сомнения. С этой соленой водой я сталкивался в своей жизни тысячи раз, и, наверное, больше половины этих случаев через совсем короткое время переходила в спокойствие, безразличие или даже смех. Женщины знают, как их слезы действуют на мужчин, и пользуются этим с различной степенью осознанности. Одно я усвоил ясно: не всегда стоит доверять эмоциям, которые выражает представительница прекрасного пола, особенно если есть серьезные сомнения на их счет.
— Я имел в виду поцелуй в губы, — сказал я, нарочно подбавив недовольства в голос.
— Халиб… — горестно прошептала Ева.
— Если помнишь, ты обещала обращаться ко мне иначе…
Она шумно выдохнула, распрямила плечи и посмотрела мне в глаза. Попыталась даже слезть с коленей, но я не пустил. Тогда Ева сказала тихим, спокойным голосом:
— Ты обманул меня, ввел в заблуждение, притворившись другом и защитником. И я не желаю называть тебя своим господином. Лучше отправь меня мыть туалеты, просить подаяния, умирать от голода…
Я не выдержал и вспылил:
— Что ты несешь! Умирать?! С какой стати? Я в жизни не слышал большей глупости…
Ева отвернулась и опустила глаза. Внутри меня кипело негодование. Она лжет! Не может быть, чтобы я был ей настолько противен… Но к чему тогда эти требования?
— Чего ты хочешь? — со вздохом спросил я.
— Домой, — охрипшим голосом прошептала она.
— Кроме этого!..
— Умереть.
Я расцепил руки и быстро встал, чуть не уронив ее на пол. Еще немного — и я бы взорвался… Мне нужно было срочно остыть… Я пересек комнату и вышел, громко хлопнув дверью.
Глава 22. Конец I части
Я замирала от страха, слушая его удаляющиеся шаги. Нет-нет, он меня не обманет — я ясно увидела свое будущее в его глазах. Остаться здесь в качестве его жены — то же самое, что рабыни, разницы никакой. Кроме того, я буду всеобщим изгоем. Подруги? Дети? Они все будут меня презирать, а разговаривать разве что из страха. И Халиб — он разлюбит меня рано или поздно. Он и сейчас не любит — это очевидно. Просто увлечен, влюблен, желает обладать. Если бы любил, отпустил бы, потому что здесь я буду несчастна — это сразу понятно.
Я решила, что не сдамся ни за что — лучше пусть казнит. В противном случае он наиграется и забудет меня в каком-нибудь чулане, а мне придется с этим жить всю оставшуюся жизнь здесь, среди чужих людей…
Я, однако, недооценила его коварство. Уже на следующее утро он явился при полном параде, решительный и мрачный, и сказал:
— Я не желаю причинять тебе боль и унижать тебя и потому предлагаю выбор. Одна ночь со мной — и ты свободна. Утром я отправлю тебя домой. Или смерть. Подумай. Даю тебе время до вечера, — и сразу вышел вон. Ни разу не прикоснулся — только обжег на прощание полным горечи взглядом — и исчез.
Я упала на постель. Умереть… Это очень страшно. С другой стороны, его постель. Казалось бы, не так страшно — одну ночь можно перетерпеть, если потом он действительно отправит домой. Но тут кроется две опасности: ЕСЛИ (а проверить, говорит ли он правду, никак нельзя) и то, как я себя буду чувствовать после этой ночи. Смогу ли я когда-нибудь быть счастлива, заплатив такую цену, продав себя. Ведь это предательство: себя, Пети, мамы… Отдаешь тело, но губишь душу…
И я стала готовиться к смерти. Приняла душ, умылась, переоделась (хотя уже делала это все с утра, но теперь мои омовения приняли ритуальный характер). Села на постель и начала молиться — своими словами, потому что правильных не знала. Я попросила Бога позаботиться о моих родных: маме, папе и сестре — и, если возможно, спасти Петю. Я попыталась вспомнить и исповедаться Богу во всех грехах, которые вольно или невольно совершила в своей короткой 25-летней жизни. Я вспоминала свою семью и друзей и все светлые моменты, что мы с ними делили, искренне, от всей души прощая им обиды, что они мне причинили. Теперь все это казалось до того мелким, что не стоило даже упоминания, хотя когда-то я искренне страдала из-за них. Как удивительно преображает человека одиночество и отдаление от близких, а особенно скорая смерть! У меня не было времени на 5 стадий принятия, поэтому я усилием воли перешла к последней и просила только об одном: чтобы это было быстро и легко.