И всё-таки это печально.
— Возможно, у вас с женой были бы более трепетные отношения, если бы она не зависела так сильно от тебя. Понимаешь, вам некуда деться друг от друга — в такой ситуации нет мотивов для ухаживаний.
— Ты опять за свое! Ты лезешь со своими европейскими понятиями о мотивации! У нас все по-другому, пойми, наконец!
Он напугал меня своим взрывом.
— Прости, — прошептала я. — Ты ведь сам сказал, что тебя давно никто не обнимал…
— И ты решила исправить эту проблему… Но ведь я не говорил, что это проблема!
— Да, я неверно тебя поняла… прости. Я… мне надо идти, а то Расим хватится. Утром я обычно помогаю на кухне…
Терджан нахмурился.
— Иди, — бросил он. — Но вечером я жду тебя в саду, как обычно.
Глава 7
"Как обычно!" И когда это стало обычным? Но я, конечно, пришла, боясь потерять эту ниточку во внешний мир, да к тому же не зная, чем мне может грозить немилость телохранителя господина.
На этот раз мы не ломали копья на тему традиций в отношениях между мужчиной и женщиной в разных культурах. Терджан принес для меня словарь с английского на свой язык, и стал учить читать транскрипцию. Это было потрясающе, я чувствовала себя почти счастливой. Почему? Потому что теперь смогу общаться с разными людьми. Конечно, намного лучше вернуться на родину и общаться там, но пока это было мне не доступно.
— У тебя отличные успехи! — похвалил меня Терджан на третий день занятий. Мы смогли с ним построить простейший диалог в духе:
— Доброе утро! Как поживаете?
— Доброе утро. Прекрасно, спасибо. Отличная погода!
…
— Мне даются языки, — нескромно согласилась я.
— Какие еще ты учила, кроме английского?
— Немного немецкий. И свой родной я хорошо знаю.
— Наш пострьел везде поспьел, — вдруг ошарашил меня Терджан на очень ломаном, но вполне понятном русском и широко улыбнулся.
Я выпучила глаза:
— Как? Откуда?
Он пожал плечами и ответил уже по-английски:
— Было бы желание.
И я не удержалась — опять обняла его. На этот раз большие тяжелые мужские руки осторожно легли мне на спину. Они были очень горячими, как и твердая грудь, ясно ощущаемая через тонкую рубашку. Едва оказавшись в кольце рук Терджана, я тут же испугалась, что он может неверно истолковать мой порыв, и попыталась отстраниться, но он прижал меня к себе еще чуть сильнее и прошептал:
— Только одну секунду… — а отпустил через пять, не меньше.
Я не могла поднять на него глаза и схватила книжку, чтобы чем-нибудь занять руки. Терджан же смотрел мне в лицо не отрываясь — я чувствовала это по тому, как оно горело.
— Не бойся меня, — хрипло попросил он. — Я не сделаю тебе ничего дурного. Мне очень нравится, что ты меня не боишься…
Я закусила губу и с тоской подумала о том, что Пете бы отнюдь не понравилось, если бы он узнал, что я общаюсь наедине с каким-то охранником, а тем более обнимаю его.
— Мне не следует… — начала я, но не знала, как продолжить, чтобы не разозлить его. — Я не должна…
— Обнимать меня?
Кивок.
— Хорошо, не обнимай. Но видеться-то мы можем? Мы же учим язык…
Я снова кивнула. Он ведь скоро уедет, и больше мы, возможно, никогда не увидимся. У господина наверняка не возникнет желания вернуться в охотничий домик в ближайшее время, учитывая, на сколько его здесь задержали неприятные обстоятельства. Я поделилась этой мыслью со своим суровым другом, но он не согласился:
— Мы воспринимаем такие вещи иначе. Любые ситуации посылает Бог. Это дар, — он выразительно посмотрел мне в глаза.
— Дар? — удивленно переспросила я. — Застрять здесь вдали от дома, дел и гарема? Должно быть, ваш хозяин очень серьезно занимается духовной практикой, если способен так воспринимать подобные события.
— А ты не считаешь его своим хозяином? — вдруг уцепился Терджан за случайно оброненное мной слово.
— Разумеется, нет. Я рождена свободной, в свободной стране. У нас рабства нет, поэтому я никак не могу признать себя чьей-то рабыней.
— Но ведь это факт. Ты живешь здесь, и все, что с тобой происходит, происходит по воле господина.
Я покачала головой:
— Нет, я ни за что не соглашусь. Думаю, что признать этот факт внутри себя — то же самое, что сдаться и умереть душой.
— Ты странная девушка, Ева.
— Совершенно обычная. Может быть, ты просто не общался с другими девушками, попавшими в дом твоего господина так же, как я?
— Да, не слишком много. Но все же бывало. Все они безоговорочно признавали в нем хозяина.
Я пожала плечами:
— Ну а я не могу.
— Тогда почему ты делаешь то, что тебе говорят? Чистишь ботинки, моешь полы…
— Потому что это действия, которые и свободный человек может совершать для других. Поэтому я согласна обменивать их на то, чтобы остаться в живых. Эти действия не затрагивают душу.
— А какие затрагивают?
— Например, постель.
— Хочешь сказать, что между постелью и смертью выбрала бы смерть?
— Не колеблясь.
— Ты лжешь!
— Я не собираюсь ничего тебе доказывать и уверять. Достаточно того, что я сама о себе знаю.
— А что тебе нужно, чтобы… согласиться?
— Любовь.
— То есть, если бы ты полюбила господина…
— Исключено.
— Почему?!
— Я не смогу полюбить человека, который относится к людям как к вещам.
— С чего ты взяла, что он относится к людям как к вещам?
— Иначе он не приобретал бы людей себе в собственность.
— Это просто традиция.
— Да. Я не смогу полюбить человека, в чьих традициях есть такие вещи.
— Это глупо…
— Ты вправе относиться к этому, как считаешь нужным. Я только не понимаю, какая тебе разница, смогла бы я лечь в постель твоего господина или нет. Ты сам сказал, что спать с такими, как я, ниже его достоинства.
Терджан вдруг нахмурился, лицо его потемнело.
— Я просто пытаюсь понять тебя, — глухо пробормотал он. — Ты необычная, не похожа ни на одного из людей, которых я знаю…
Помимо языка, Терджан также взялся рассказывать мне о традициях и культуре своей страны. На следующий вечер он принес путеводитель по столице, демонстрировал яркие красивые фото с храмами и дворцами.
— Это знаменитая лестница, названная в честь пророка Эбу. В ней ровно тысяча ступеней, и она ведет к самому почитаемому храму в стране.
— Тысяча мраморных ступеней! — ахнула я. — Даже не смогу себе представить, во что обошлась эта лестница тому, кто ее создавал.
— Изначально она была сделана из обычного песчаника, но один из великих правителей прошлого заложил традицию отделывать мрамором по одной ступени за каждый год своего нахождения у власти. Сейчас этой ценной породой покрыто уже более 700 ступеней.
— Красивая традиция, — задумчиво кивнула я, а потом осторожно попросила: — Расскажи мне про вашего Бога.
Мне было интересно, что же это за религия, которая предписывает мужчине заботиться обо всех, но при этом не запрещает покупать и использовать людей.
— Что именно ты хочешь узнать?
— Что он из себя представляет. Это отец? Он добр или строг со свими земными детьми?
— Добр к тем, кто живет по его законам, и строг с теми, кто их нарушает.
— Каковы же законы?
— Примерно такие же, как и во всех мировых религиях.
— Не убивать, не лгать, не красть?
— Да.
— Но ведь вы воруете людей.
Терджан нахмурился, как и всегда, когда мы затрагивали в разговоре тему рабства.
— Закон гласит, что те, кто не соблюдает закон и не почитает Господа — не совсем люди.
Я ожидала чего-то в этом роде, поэтому осталась спокойна:
— И я тоже?
Терджан тяжело, шумно вздохнул:
— Это слишком сложный вопрос.
— То есть, ты еще не решил, человек я или вещь?
— Ты думаешь, что я стал бы тратить столько времени и сил на вещь?
— Тогда в чем сложность вопроса?
— Тебе… нужно принять моего Бога — тогда никаких сложностей не останется.