В сущности, преступление раскрыто. Оставалась проблема в идентификации трупа, но тут я бессилен. Федышенский определил, что труп принадлежит мужчине, в возрасте от двадцати до тридцати лет, среднего роста. Из отличительных примет — остатки рыжих волос, да зубы. Вернее — отсутствие передних зубов. Их, как уверенно заявил доктор, выбили.
Из столицы отписали, что среди пропавших за последние пять лет с такими приметами и в таком возрасте, в картотеке числится карточный шулер Семен Строкотов, бывший студент Императорского университета, отчисленный за неуплату. Шулер обыграл в карты самого князя Урусова, за что тот ь сильно обиделся. Дескать — мухлевал, гад! Сам ли князь выбивал зубы, поручил ли кому — сказать трудно, но Семен пустился в бега.
Так что, будем исходить из того, что второй труп и принадлежит Строкову. Дактилоскопии или анализа ДНК все равно не сделать.
Можно готовить дело к передаче прокурору и, наконец-то, заняться латынью, а то перед Леной стыдно. Снова перепутал спряжения.
Из Санкт-Петербурга приехала сестра покойного — жена действительного статского советника Софья Сергеевна Горбунова.
Госпожа Горбунова хотела забрать останки своего брата, чтобы похоронить на кладбище, в фамильном склепе.
У меня никаких возражений. Пусть забирает. Пусть еще заберет сундук и чемодан с гербом Борноволковых. Мне лишнее барахло ни к чему, только место в кабинете занимает.
От сундука она отказалась — мол, ни к чему, своего барахла хватает, да и в квартире брата мебели полно. Квартира съемная, мебель придется продавать. А вот фамильный перстень и обручальное кольцо взяла. Заодно поведала, что брат, хотя и был вдовцом, обручальное кольцо снять не пожелал — мол, память о любимой супруге. Разумеется, ничего представляющего интерес для следствия она не сказала. Об украденных акциях неизвестно, куда брат собирался бежать — тем более.
Господин Наволоцкий, как ни странно, не делал попыток взять штурмом тюрьму, зато прочно оккупировал телеграф. Со слов телеграфиста Якова, поведавшего на ушко приставу (телеграфист вообще не имеет право делиться информацией, но Антон Евлампиевич никому не скажет), что чиновник отправлял в столицу длиннющие телеграммы. Кажется, все написано по-русски, но ничего не понятно. Но дело телеграфиста маленькое — передать. Потом, через два дня, из столицы пришла ответная телеграмма и тоже непонятная. Что бы это значило? Впрочем, узнаем.
Николай Иванович вошел ко мне в кабинет, кивнул, уселся на стул и спросил:
— Иван Александрович, вы очень жаждете крови этого купца?
— Фрола Фомича? — зачем-то переспросил я. Пожав плечами, сказал: — У меня же нет доказательств, что акции купил именно он. Анастасия Тихоновна не колется, все построено на моих догадках. То, что я уверен, что покупатель именно он, ничего не меняет. Единственное, что я могу сделать — отправить в столичную полицию поручение, чтобы они допросили купца Чеснокова. Но если он примется отпираться — все пойдет прахом. Тем более, я наводил справки — он не только купец, но и меценат, известный государю человек. Кажется, кавалер орденов.
— Совершенно верно, — кивнул надворный советник. — Более того — скоро Челноков должен получить потомственное дворянство. При дворе у него огромные связи. Боюсь, чтобы просто допросить Челнокова, полиции придется получать разрешение градоначальника, а господин Гриссер задаст резонный вопрос — а на каком основании? На основании умственных заключений судебного следователя?
— Не спорю, — согласился я. — Поэтому, я попытаюсь расколоть госпожу Кошелеву, еще разок передопрошу прислугу, все равно кто-нибудь да видел, или что-то слышал. А когда начнется процесс, все это выплывет наружу. Не знаю, отразится ли скандал на карьере Челнокова, но, по крайней мере, моя совесть будет спокойна.
— Какой вы законник! — слегка насмешливо покачал головой надворный советник. — А за свою карьеру вы не боитесь?
— Боюсь, конечно, — не стал я кривить душой. — У меня уже какое-то положение, орден. Невеста. Но что я теряю? В крайнем случае, уволят либо переведут куда-нибудь в глубь. Во глубину Сибирских руд не отправят, уже неплохо.
— Могут на Камчатку сослать, — хмыкнул Наволоцкий.
— И что такого? Там народу мало, зато рыба клюет хорошо, крабы. О, какие там крабы! Да на Камчатке настоящий рай!
Чуть было не ляпнул, что жил на Камчатке, но остановился. Та Камчатка, на которой служил мой отец, и эта, нынешняя — две большие разницы.
— Ничем-то вас не проймешь, — засмеялся чиновник. — На самом-то деле, даже если случится скандал, никто вас никуда не сошлет. Напротив — все станут восхищаться.