Выбрать главу

Ну да, там же Смирнов стоит. Его территория.

— Городовой-то тоже клад ищет. Но он самый хитрый — в самой гостинице ищет, никого не пускает.

Ё-моё! Череповецкий городовой!

Глава двенадцатая

Эти разные женщины

Проснулся, напился чаю с остатками матушкиных яств. Заутреню, разумеется, проспал. Понятно, понадеялся на будильник, а часы завести забыл. Заболтался вчера с бабульками.

Решил, что начну сейчас мыть посуду, делать уборку, а вместо этого отправился на службу. Праздники закончились, у меня еще пара отпускных дней, но что дома-то делать?

Пошел докладывать Председателю суда о своем прибытии, поздравил Николая Викентьевича со всеми минувшими праздниками. Думал, что на этом официальная часть закончена, сейчас отправлюсь в полицию, потом загляну в гимназию. Занятия, как успел выяснить, начались, значит, Леночка, с началом большой перемены, наверняка станет посматривать из оконца. Надеюсь, за две с небольшим недели не успела меня разлюбить?

— Иван Александрович, есть одно дело, — сказал Лентовский. — Я бы сказал — очень странное и, надо сказать, деликатное.

Украдкой кинув взгляд на часы — пока успеваю, изобразил полное внимание.

— Ко мне за помощью обратилась Любовь Кирилловна Зуева. Не слышали?

Пожал плечами. Мне это имя ни о чем не говорило.

— Да, разумеется, вы ее не знаете, да и я познакомился только позавчера. Любовь Кирилловна была гувернанткой у Ильи Николаевича Сомова — младшего сына нашего предводителя дворянства. С ее слов — три года служила верой и правдой, учила мальчика арифметике, русскому языку, готовила его к гимназии, а на Рождество ее обвинили в краже и выгнали из дома. Разумеется, никаких рекомендаций не дали. Мадмуазель Зуева требует, чтобы Окружной суд доказал ее невиновность. И она подала официальную жалобу.

Лентовский достал из бювара бумагу — уже с печатью канцелярии, номером регистрации, протянул мне.

Да, официальная жалоба. Зуева Любовь Кирилловна, двадцати семи лет, дворянка, православного вероисповедания, просит разобраться в том, что ее облыжно обвинили в совершении кражи — золотого кольца. Это кольцо, якобы, найдено под ее постелью. Но она ничего не крала, уверена, что кольцо подкинули. Если г-н Сомов считает, что она виновна — пусть привлечет к суду. Но так как она невиновна, то Сомов обязан принести ей свои извинения, выдать жалованье за последние два месяца и дать положительные рекомендации, потому что за три года службы нареканий на нее не было.

— А разве Зуева не должна попросту обратиться в гражданский суд, написать иск, о защите своей чести и достоинства? — беспомощно спросил я, не слишком-то уверенный — а есть ли такая статья в Уголовном уложении империи? Если и есть, то как она сформулирована? Я же не присяжный поверенный, чтобы такие тонкости знать. И у самого пока руки не доходили изучить. Но отчего-то казалось, что в моем мире таким делом не стала бы заниматься ни полиция, ни прокуратура. В лучшем случае написали бы отказной материал.

— Да какой иск? — хмыкнул Лентовский. — Сомов не обращался в полицию, не подавал официальной жалобы на свою гувернантку. То есть — он ее ни в чем не обвинял. Чисто формально придраться не к чему. За клевету можно привлечь к ответственности, если клевета высказана публично, или напечатана в газете. Но даже в этом случае доказывать бывает очень сложно. А Николай Сергеевич публично никого не оскорблял, все решил по-домашнему. Если он и сказал что-то неприятное, то без свидетелей. Выгнал Любовь Кирилловну, вот и все. Очень обидно, а кроме того, без рекомендаций с прежнего места службы, гувернантку больше никто не возьмет.

В гувернантки дворянки идут от большой нужды. Жить в чужом доме, учить уму-разуму хозяйского ребенка — это хуже, чем работать земской учительницей. Хотя, кто его знает? Бывают такие гувернантки, что всем довольны, семьи разбивают, за хозяев замуж выходят.

— М-да, любопытный случай, — протянул я. — Но пока понять не могу — является ли это делом судебного следователя?

— Вот это вам и решать, — хмыкнул Председатель суда. — Вы лицо процессуально независимое, я вам приказать не имею права, задумаете дело открыть — открывайте, проводите следствие, нет, никто вам и слова поперек не скажет. В данном случае я только посредник. Не хотел, чтобы жалоба лежала в канцелярии.

— А ваше личное мнение?

— Я юрист, а не психолог и не священник. Верю лишь фактам. Но что-то мне подсказывает, что барышня невиновна. На моей памяти — я судах уже больше сорока лет обретаюсь, много чего было. Частенько хозяева прислугу в кражах обвиняли — и деньги воровали, и украшения. И несправедливо обвиняли, но чаще всего — справедливо. Одна экономка у своего барина всю мебель вывезла, а доказать ничего не смогли. В паре случаев обвинения подтверждались — свидетели находились или вещи украденные, прислуга сознавалась, но чаще всего доказать факт совершения преступления невозможно. Вещей ворованных нет, свидетелей нет, прислуга, если она виновна, ни за что в преступлении не сознается. Как вы изволите выражаться — глухарь. Но чтобы гувернантка, которую хозяева обвинили в краже, явилась в суд и потребовала расследовать преступление, в котором ее обвиняют — такого не упомню.

Лентовский с сочувствием посмотрел на меня и продолжил:

— Дело, как я уже сказал — деликатное. Все-таки, господин Сомов, несмотря на его э-э некоторые недостатки, особа влиятельная не только здесь, но и в губернии. Зачем ему облыжно гувернантку обвинять? Не исключено, что это какая-то ошибка. Все мы ошибаемся. Но и барышню жалко. Дворяночка, у нее свои представления о чести. Возьмет, да руки на себя наложит? Поработайте Иван Александрович. Если нужна какая-то помощь — только скажите.

Покинул кабинет Председателя в легком недоумении. Зачем Николай Викентьевич поручил мне это дело?

Адрес, где живет Любовь Кирилловна в жалобе есть, нужно сходить, побеседовать. Только не прямо сейчас, а попозже. Как там моя кареглазка? Соскучился… На каникулах написал два письма в Белозерск, ответа не получил. Отец сказал, что Рождество, оно и для почтарей праздник. Вполне возможно, что письма от Леночки добрались до Новгорода, а теперь едут в Череповец.

В Мариинской гимназии сейчас урок, потом второй, а перерыв между ними всего пять минут. Большая перемена не скоро. Значит, есть время заглянуть к исправнику.

Василий Яковлевич как раз пил чай. Увидев меня, радостно махнул рукой и, не спрашивая согласия, приказал новому канцеляристу, взятому на место Тихоновича, ожидавшего суда:

— Митрич, еще стакан.

Поручкавшись с Абрютиным, скинул шинель и уселся за стол, в ожидании чая. Порасспросить, что ли Василия Яковлевича — что тот думает о деле гувернантки? Но тот, скорее всего, ничего не знает. Спешить не стану, позже наведу справки — нет ли у нашей полиции компромата на госпожу Зуеву? Конечно, в данной ситуации я заранее на стороне оболганной женщины, но все может быть.

— Как батюшка и матушка? — задал Абрютин дежурный вопрос.

— Все хорошо, все здоровы.

— Не скучают по вам?

— Как не скучают? Скучают. Предлагали в Новгород перебраться, но я отказался.

Предложение перебраться в Новгород — чистейшая правда. Отцу, после переезда на новое место службы, положена казенная квартира. А как быть с домом, с усадьбой? Дом этот прадед строил. Понятно, что слуги станут поддерживать порядок и сами родители будут время от времени наезжать, но все равно, это не то. Вот, если бы любимый сынок, после свадьбы переселился сюда с молодой женой — было бы прекрасно! Перевестись в Новгород с моей репутацией и орденом на должность судебного следователя — без проблем. Когда (это слово батюшки, я бы сказал — если) получу диплом юриста — то из следователей по важным делам сразу перемещусь на пост помощника прокурора. Это и посолиднее, да «потолок» у этой должности выше. В помощниках дорасту до коллежского советника, а в прокуроры — так уже и статский.

Но это дела семейные. И не стану говорить, что теперь я не сынок вице-губернатора, а сынок товарища министра.