Вкратце пересказал эпизод, случившийся со мной по милости коллежского регистратора из полиции села Чудово. Сейчас-то вспомнить смешно, как меня арестовывали, но тогда было не до смеха.
Василия Яковлевич смеяться не стал, только крякнул.
— Есть же дураки на белом свете.
— Лучше расскажите, как у вас дела? Как там ваши архаровцы?
— Что может случиться за три недели? — хмыкнул Абрютин. Потом поморщился. — Жалею, что Егорушкина в помощники пристава выдвинул. Нельзя его в приставы ставить.
— Опять женщина? — догадался я.
— Ага, — вздохнул надворный советник. — Закрутил у нас Фрол очередной роман с бабой замужней, вроде — все тишком да ладком. Если муж в отъезде — он к ней шастал, а коли муж дома, в лавке, так она к нему. А позавчера муж с дружками Фрола поймал. Егорушкин, парень здоровый, но тех трое было. Лежит сейчас, стонет, два ребра сломаны, морда разбита. Федышинский его смотрел — говорит, серьезных повреждений нет, все срастется. Отлежится недельку-другую, можно на службу.
Спрашивать не стану — станет ли Фрол подавать жалобу, понятно, что не станет. И все друзья Егорушкина, включая меня (ну да, друг, а как иначе?), разбираться с купчиной не пойдут. Живым оставили — уже хорошо. Если бы убили, я бы дело открыл, всех бы в Окружную тюрьму определил. Но в суде бы рассматривали дело не об убийстве помощника пристава при исполнении служебных обязанностей, а убийство из ревности. И купцу отвалили год, не больше, а то и вообще признали невиновным. Это уж как адвокат сумел настроить присяжных. А присяжные, в подавляющем большинстве, сами мужья.
И ситуация сейчас аховая. Две недели Фрол на службу не выйдет, это прогулы. Будь на месте Абрютина кто другой, уволил бы Егорушкина.
— Дурак Фрол, но парень хороший, — вздохнул я. — А дураков всегда жальчее, чем умных. Может, его в урядники перевести? Все-таки, будет в деревне, там баб поменьше.
— Все тоже самое и будет, — отмахнулся исправник. — Фрол, как та свинья — всегда грязи найдет. А мужики такого урядника и пришибить могут. Еще бы ладно — на одной бабе остановился, у которой муж стерпит. А он… Думал — похлопотать, чтобы в Тюремный замок перевели.
— А там женское отделение.
Не удержится. А за связь с арестанткой можно загреметь далеко и надолго.
Сообщений о преступлениях и происшествиях было немного. Всего два.
«26 декабря 1883 года крестьянин деревни Спас-Мякса Ольхоской волости Власов Филипп, 45 лет, ушел за покупками в село Ольхово. Взял с собой 55 копеек. По дороге обратно напился и утонул».
Рождество, что ли праздновал? И где он утонуть-то умудрился? Бабы в праздники белье не полощут, все проруби прихватило льдом.
Абрютин пододвинул мне другой лист бумаги — рапорт урядника Нелазской волости. О, это к Литтенбранту, если что.
'Крестьянка из деревни Каменка Акулина Фофанова заявила, что 28 декабря прошлого года шла из Череповца от сватьи, с покупками, ее догнали розвальни, в которых сидело два мужика. Акулина попросилась довезти, но возница сказал, что не возьмет, нет места, но может довести ее узел. Она согласилась. Возница взял узел и уехал.
Примет мужчин не помнит. Конь — жеребец гнедой масти. На розвальнях одна оглобля измазана красной краской.
В узле было: 5 кофточек (4 белые ситцевые и одна цветная), 6 юбок шерстяных; сахара 20 фунтов, чая — десять фунтов, сапоги женские яловые. Всего украдено на 23 рубля 30 копеек'.
Не бедная крестьянка! И перла на себя двадцать килограмм почти тридцать верст? Есть женщины в русских селеньях.
Леночки в окне нет, значит, идет урок.
— Учится ваша, еще десять минут подождите, — сообщил служитель. Посмотрев на меня, улыбнулся: — Барышня вас уже третий день караулит, все глаза проглядела, а вас все нет и нет.
Я только виновато повел плечами. Нет у нас единого расписания занятий. В Новгороде еще праздники, а в Череповецкой Мариинской гимназии уже учатся. Возможно, сократили зимние каникулы из-за того, что ушли на них раньше, из-за карантина. Любопытно, как оповестили гимназисток? Нет ведь ни телефонов, ни групп вконтакте.
— О, господин Чернавский, где же вы пропадаете? Елена уже вся извелась. Учителя жалуются на ее рассеянность, а преподаватель арифметики собирался двойку поставить.
А вот и классная наставница. Откуда ты вынырнула?
— Виктория Львовна, мое почтение, — приподнял я фуражку. Потом, словно оправдываясь, сказал: — Только вчера вернулся, но как вернулся…
— Чуть свет — уж на ногах! и я у ваших ног, — хмыкнула наставница гимназисток, процитировав Грибоедова. Потом строго сказала: — И не вздумайте прилюдно целовать Елену.
— Когда это я ее целовал? — возмутился я.
— Потому и говорю — не вздумайте. Не подавайте дурного примера гимназисткам, особенно младшим.
— Виктория Львовна, а что тут дурного? — подал голос служитель.
Наставница так глянула на старика, что тот мгновенно притих и сделал вид, что это не он сказал, а незримый дух.
— Виктория Львовна, — вспомнил вдруг я. — У меня в Новгороде был разговор с… одним из начальников нашей губернии об ученице вашей гимназии Татьяне Виноградовой.
— Вот как? — с удивлением воззрилась классная дама. Наверное, знает о размолвке прежних подруг.
— Господин вице-губернатор сказал, что если директор гимназии или попечительский совет — не знаю, в чьей это компетенции, подадут прошение на имя губернатора о стипендии для гимназистки, то его рассмотрят в самое ближайшее время. Еще прошение должен подать отец Татьяны.
Виктория Львовна от неожиданности чуть не потеряла пенсне. Потом отвела меня в сторону и вполголоса спросила:
— Вы хлопотали о Татьяне Виноградовой?
— Не то, чтобы хлопотал, — честно ответил я. — Если сын задает вопрос отцу — разве это хлопоты? Я спросил — батюшка мне ответил, вот и все.
— Елена вам не говорила, что Татьяна распускает о вас гнусные сплетни? Говорит, что вы неуч, что в Окружном суде держитесь лишь благодаря влиятельному отцу, а все ваши победы и достижения, о которых говорят в городе, результат усилий полиции. Что судебный следователь Чернавский пожинает плоды деятельности простых городовых. Дескать — городовые раскрывают преступления, а следователь только бумажки пишет.
— Пусть болтает, — махнул я рукой. — Кое-что, о чем она говорит — сущая правда. Юридического образования у меня нет, бумажки пишу в огромном количестве. Сплетня, она на вороту не виснет. Леночка правду знает, а что до остальных…? Все, кому положено правду знать — они знают.
— Согласна, — улыбнулась Виктория Львовна и пояснила. — Василий Яковлевич Абрютин — муж моей сестры. Он о вас высокого мнения.
И снова город Череповец показался мне меньше, чем он есть. Исправник не говорил, что его свойственница служит в Мариинке.
Классная дама, стерев улыбку с лица, сообщила:
— Я уже приватно побеседовала с Татьяной, предупредила, что если она не прекратит сплетничать, то ее ждет неприятный разговор с директором. А разговор в кабинете директора означает, что на нее не то, что прошение не станут писать, но встанет вопрос о выдаче ей свидетельства об образовании.
То, что услышал, было неприятно. Понимаю, что Татьяна, наслушавшись жалоб своего отца, смертельно обижена и на меня, а заодно и на Леночку. Но разносить сплетни среди гимназисток? Чего ради?
— Не передумали хлопотать за Татьяну? — спросила Виктория Львовна. — Я, разумеется, передам господину директору ваше предложение. Но скажу откровенно — я буду против и свое мнение выскажу на заседании Попечительского совета. Предполагается, что выпускница курсов станет педагогом. А что это за педагог, если он занимается сплетнями? Если уж и писать прошение, то на более нуждающуюся гимназистку. У Виноградовой, по крайней мере, имеется отец. Но среди учениц выпускного класса есть и другая кандидатура. Не стану называть фамилии, но она тоже мечтает о бестужевских курсах, только о физико-математическом отделении. Девочка сирота, учится за казенный счет, а воспитывает ее тетка.