Опять стучат. Как был — в халате поверх жилета, так и пошел.
— Доброго утречка вам.
Около дверей стоит незнакомый мужик. Не понять — крестьянского обличья или городского? Полушубок, круглая шапка, вроде кубанки, валенки, обшитые кожей. Если крестьянин, то не из бедных. Или мелкий лавочник.
— Приветствую, — хмуро отозвался я. — Чего хотел?
— А хотели мы барин вещички у вас забрать, — с улыбкой сказал мужик.
— Вещички? Что-то я не припомню, чтобы ты мне свои вещи на сохранение оставлял, — хмыкнул я, раздумывая — как там мой кофе?
Мужик улыбнулся еще шире.
— Так не свои, а хозяйки вашей, которая нонеча замуж выходит, — сообщил он. — Одежку там всякую, посуду. Петр Генрихович сказал — мол, езжай в Череповец, отыщешь дом вдовы Селивановой, у ее жильца все возьмешь.
А, все ясно. Литтенбрант послал мужика, чтобы привезти вещи Натальи Никифоровны. Видимо, сам забегался, весь в хлопотах. Как-никак, и свадьба у человека на носу.
— Ну, тогда в дом проходи, — посторонился я, запуская мужика в сени.
Так, а какие вещи-то надо отправить? Хоть бы записку черкнули. Наталья Никифоровна, видимо, тоже заработалась. Откуда я знаю, что нужно?
Мы вошли в избу. Дядька, узрев соболью шубу, лежавшую поверх моих сундуков и чемоданов, ткнул в нее пальцем.
— Вот, шубейку эту велено захватить, да из одежды — бельишко там, платья с юбками. Все, что в доме лежит.
Шубейку забрать? Хм… Что-то я нюх потерял. Ладненько, будут тебе хозяйкины вещи.
— Раз велено, значит захватишь, — не стал я возражать. — Слушай, ты один приехал, или с напарником? Вещей-то много, таскать замучаешься. Комодов только восемь штук, буфет, две кровати.
— С напарником, — сообщил мужик, уже потянувший руки к «шубейке». — Сосед мой, в санях сидит. Если надобно — позову. Только в сани-то все не войдет. Лучше такое взять, что места много не занимает, да поценнее.
— Значит, мебель ты вывозить не станешь? — поинтересовался я, скрывая улыбку.
— Не-а, куда нам мебель? Разве что пару сундуков могу взять. Три, в крайнем случае.
— Прости, сундуков нет, все барахло в узлах. Там только постельного белья на два приданных хватит.
— В узлах, так оно и лучше, — обрадовался мужик. — И таскать легче, и места меньше займет. Да жеребцу легче.
— Тогда иди за напарником, я сейчас во двор выйду. Вот, только, ключ от сарая возьму.
— А чего узлы в сарае лежат? — насторожился мужик. — Отсырели, небось?
— За одну ночь ничего не сделается, — отмахнулся я, — Вот, шубу дома оставил — дорогая она.
— А сколь дорогая? Рублей сто?
— Хм… Такая шуба все двести стоит, если не триста.
— У! — не удержался мужик от возгласа.
— Вот-вот… — хмыкнул я. Потом пояснил. — Я письмо от хозяйки получил, та попросила вещи собратьи в Нелазское все отправить. Еще вчера все собрал, в узлы связал и в сарай отнес — чтобы по дому не бегать, а под рукой было, если грузить. Собирался сам сегодня отправить, или Петра Генриховича дождаться, но вишь, ты приехал. В общем, либо забирай, либо проваливай. Некогда мне с тобой лясы точить, на службу пора. А барахло я с кем-нибудь отправлю.
— Не, сейчас все изладим, мигом все вынесем, — замотал мужик башкой, а загребущая лапа опять потянулась к шубейке.
Перехватив руку, укоризненно сказал:
— Куда ты ее потащил? Тут же соболь, дурачина! Узел на шубу поставишь, мех попортишь. Вот, как узлы вынесете, то шубу сверху положишь. Понял?
— Понял. Только бы, укрыть ее чем-нибудь. За такую шубу и ограбить могут, — озадаченно сказал мужик.
— Это уж сам думай, — сказал я, выпроваживая гостя из дома.
Скинув халат, в котором встречал «посланника» Литтенбранта, оделся, накинул шинель. Где там, ключи-то? Ага, в буфете, в пивной кружке без ручки. Вот этот — от двери в хозяйскую половину, а эти два? Который-то от навесного замка. Разберусь.
Во дворе уже подпрыгивали двое мужиков. Не то от холода, не то от нетерпения. Второй — точно крестьянин. Вместо полушубка армяк, треух на голове. На ногах старые валенки в заплатах.
Ключ этот? Ага, этот.
Открыв дверь, кивнул:
— Там барахло всякое, пройдете подальше, узлы возьмете.
Тот, что крестьянин, вошел в сарай сразу, начал разглядывать кровати, скамейки и еще что-то, прибранное хозяйственной Натальей Никифоровной, а первый засомневался. Остановившись в дверях, спросил.
— Барин, а где узлы-то?
— Все там, получше посмотри. Там справа выключатель, нажми на кнопочку, светло станет.
— А…
Вот тебе и а. Ежели, как следует треснуть по почкам, то акать не станешь. Но дураку, повезло — полушубок здорово смягчает удар.
Пока один изумленно открывал рот, а второй корчился на полу, закрыл дверь, продел дужку в скобы и повернул ключ.
На всякий случай, подергал замок. Все окей. Дверь в сарае надежная, хрен высадишь. При желании можно снять внутренние петли, но на это время уйдет. А мне до полицейского участка десять минут хода. А если на лошади, всего три.
Проживая в городе Череповце научился управлять гужевым транспортом — и коляской, и телегой. Сани, в общем-то, тоже без проблем. У лошади, как известно, два рычаги, две скорости: «Тпр-р», «Н-ну» и зажигание вдоль хребта.
Ха, а в сани-то запряжен гнедой жеребец. И оглобля измазана красной краской. Помню-помню, где эти приметы описаны.
Жеребец хотел поартачиться, не желая везти чужого человека, пришлось прикрикнуть и щелкнуть вожжами. Пойдешь, куда же ты денешься?
В участке Антон Евлампиевич давал четкие наставления городовым. Завидев меня, старый служака прекратил речь. Не иначе, распекал подчиненных. Не знаю, за что именно, но городовых всегда есть за что распечь. Я сам собирался поговорить со Смирновым, с кладоискателем хреновым, но его не видно. Видимо, «Англетер» стережет. Не забыть бы присмотреть, а не то развалит гостиницу.
— Антон Евлампиевич, мое почтение, — поздоровался с приставом. — У меня в сарае пара мужиков сидит, выделите людей — надо их в участок доставить.
Ухтомский, не задавая вопросов, скомандовал:
— Савушкин, Яскунов — с господином следователем. — Подумав, кивнул. — Я тоже с вами пойду.
— Антон Евлампиевич, транспорт надо на штрафстоянку поставить.
— Куда поставить? — не понял пристав.
Я махнул рукой и перевел на нормальный язык:
— Жеребца с санями пристроить. Но мы вначале на них за злодеями съездим. Чего саням простаивать?
Туда-сюда, а в сарае уже раздавался грохот. Похоже, злодеи пытаются выломать дверь. Хрен вам. Замучаетесь. Наталь Никифоровна женщина основательная, это вам не дачная сарайка, а сарай, рассчитанный и на вора и на землетрясение.
Отомкнув замок, отворил створку, скомандовал:
— Руки за голову. Выходим по одному.
— О, старый знакомый! — радостно воскликнул Антон Евлампиевич, увидев «посланца» от Литтенбранта. Повернувшись ко мне, сказал: — Яшка Кукольник. Вор, а еще мошенник. Сам из Нелазского, по всему уезду паскудит, иной раз и к нам наведывается. Пару лет назад сказали, что перебрался куда-то. Не то в Пошехонье, не то в Ярославль. Значит, домой вернулся?
— А Кукольник — кличка или фамилия? — поинтересовался я.
— Кличка, — сообщил пристав. — Фамилия у него есть, но Яшку больше по кличке знают. А Кукольник, потому что мальцом у гончара учился, кукол понаделал со всякими финтифлюшками…
Антон Евлампиевич смутился, не желая рассказывать, что за «финтифлюшки». Но я догадался.
— Гончар его выгнал, батька побил, батюшка на две недели от храма отлучил, но Яшка этих кукол купцам продал столичным. Вот, с тех пор и пошло — Кукольник.
Вон как. Он еще и изготовитель порнографии. Нет, скорее, секс-игрушек.
— Теперь он еще грабитель, — сообщил я.
— Кого это я ограбил? — возмутился Яшка. — Я и взаправду хотел вещи жене господина Литтенбранта отвезти. Услышал, как Петр Генрихович с соседом разговаривает — дескать, надо в Череповец ехать, за приданым, а некогда. Как лучше хотел! Не знаю, за что меня избили, да еще и в сарай заперли?