Да, а мне-то на свадьбу в мундире идти или в партикулярном платье? Нет, наверняка в мундире. Матушка о новом озаботилась, пусть лежит до осени, у меня еще два имеется.
Но оказалось, есть и другие «подводные» камни. В Белозерске живут и родственники семьи Бравлиных, и друзья. Назначить свадьбу в Череповце — это одно, а в Новгороде или Санкт-Петербурге — совсем другое. Не все смогут поехать. И в силу каких-то обстоятельств, да и по финансовым соображениям. Обид будет море.
— Пусть Георгий спишется с Александром Ивановичем, сами решат, — сделала вывод из разговора Анна Николаевна, с чем я был абсолютно согласен. Я вообще занял страусиную позицию — как старшее поколение решит, так и сделаю. Мне-то, в общем-то, все равно. Решат в Череповце или Новгороде — сойдет, в Петербурге — так будет повод столицу осмотреть. К тому же, смутно себе представляю, как должна выглядеть свадьба. Наверное, имеются какие-то традиции. Впрочем, к чему волноваться? Найдутся сведущие люди, все скажут, все объяснят.
Потом Леночку выгнали, отправив помогать горничной заваривать чай, а Ксения Глебовна довела до будущего зятя те сведения, о которых пока не должна знать невеста, хотя, безусловно, она уже все знает.
— Иван Александрович, о приданом должен с женихом говорить муж, но коли его здесь нет, придется мне. Хочу сказать, что за Леночкой вы получите немного — всего пять тысяч, — сообщила теща.
Только хотел сказать, что пять тысяч — хорошие деньги, как Ксения Глебовна добавила, со значением:
— Деньги, понимаю, для вас не очень большие, но это не все. Самое главное в Леночкином приданом — сосновый лес.
— Лес? — озадаченно переспросил я.
А лес-то нам на кой-нужен? Я не охотник. За грибами ходить? Мысль. В соснах лисички хорошо растут, станем туда с Леночкой ходить. Я даже умею мариновать. Хм… А ведь это я в той жизни умел. Здесь не смогу. Ни возможностей нет, ни стеклянных банок с герметичными крышками. Ладно, станем их просто жарить.
— Лес мне самой в приданое достался, — пояснила теща. — Не так и много, но и немало — четыреста десятин. Сто десятин мы с супругом продали, когда каменный дом в Белозерске решили поставить, а триста осталось. Само-собой, я его поделю поровну между детьми. Сто пятьдесят десятин Коленьке, столько же Леночке.
Тут до меня дошло, что сосновый лес можно прекрасно продать. Ну да, по мере развития российской фабрично-заводской промышленности, стоимость древесины растет. В Череповецком уезде, как слышал, за десятину леса предлагают около трехсот рублей. И это, если лес смешанный. Сосновый должен стоить дороже. На вскидку — рублей пятьсот десятина, не меньше. С математикой у меня неважно, но деньги считать научился. Получается — семьдесят пять тысяч. И еще пять «живыми» деньгами. Ничего себе приданое! За такие деньги можно отстроить дом в Санкт-Петербурге, да еще и останется. Нет, Леночку бы я и без приданого взял, но с приданным — даже и лучше.
Но нужно учитывать — можно ли к этому лесу подобраться? Без дорог смысла нет. Разумеется, покупатель найдется, только пятьсот рублей за десятину не даст. В лучшем случае — четыреста. Да, а на кой-леший лес продавать? Самому вложиться в дорогу, нанять лесорубов, мужиков-возчиков, вывозить самому. Даже если в Череповце продавать, то с вычетом расходов, бревно стоит дороже, нежели дерево. Сосновое бревно у нас сколько стоит? Крестьянину изба обходится в тридцать рублей, без стоимости работы плотника. Но там ель. А бревен в доме около шестидесяти штук (плюс-минус). Грубо — полтинник за бревно. Сосна подороже рубль, а то и два. В Питере — еще дороже. Не приценивался, но выяснить не сложно. А с десятины бревен получится… На тысячу, не меньше.
Так, а если лесопилку изладить? Продавать обрезную доску, брус. Даже горбыль в дело пойдет. Горбыль, кстати, лучше не продавать, а делать из него поддоны — дороже выйдет.
А если собственное мебельное производство наладить? Вначале самую простую мебель делать, для крестьян — столы, табуреты, а там и пойдет.
Стоп-стоп, не туда меня занесло. Этак я из приличного судебного следователя по важным делам, превращусь в предпринимателя. Конечно, под это дело можно специального человека подрядить, назвать его управляющим, но все равно, уже не то. Если сам не станешь вникать в сущность дел, ослабишь контроль, управляющий тебя быстренько по миру пустит. Вон, папенькин начальник — господин Мослов, месяца два в году тратит на поездки по собственным заводам. И государь о том знает, но позволяет, потому что на предприятиях Мосолова плавят чугун, а еще медь.
Другое дело, что я, пока не вижу надобности ничего продавать. Жалованье у меня приличное, надеюсь, батюшка на свадьбу что-то подкинет, проживем. Да и не стоит распоряжаться чужими деньгами. Приданое, насколько помню, это вообще собственность женщины, вступающей в брак и муж имеет право им распоряжаться только с ее письменного согласия.
Значит, пусть пока лес стоит. Будем считать, что сосны — это вложение денег. Ксения Глебовна мудро сделала, что оставила приданое для детей. Может, если бог даст, так и Леночка сохранит приданое для наших детей?
Но все-таки, следует потом уточнить — где этот лес, имеются ли подъездные дороги, нужно ли нанимать лесника? Если поблизости деревни, то мужики, без догляда, деревья вырубают. Конечно, они и с доглядом вырубают, но с лесником хоть какая-то надежда. При этом, ни одна зараза не считает, что тащить бревна из барского или казенного леса — это кража. У нас, в статистике преступлений по губернии, незаконная рубка леса первой стоит[1]. Не сберегу — ничего детям не оставим.
Когда пришло время пить чай, я спросил:
— Ксения Глебовна, теперь жених имеет право невесте подарки дарить?
— А вы уже и подарки собрались дарить? — слегка удивилась будущая теща, но милостиво кивнула. Дескать, теперь можно.
Леночка, заполучив браслетик и сережки, ужасно обрадовалась. Наверное, только присутствие матушки останавливало мою кареглазку. Иначе, повисла бы у меня на шее.
Браслетик сразу же был пристроен на ручку, а вот с сережками вышла промашка.
— Маменька, а мне теперь уши надо прокалывать, — сообщила моя гимназистка.
Упс. А что, у кареглазки до сих пор ушки не проколоты? Точно! Я же Леночку целовал в ушко, должен бы помнить. И помнил ведь, но отчего-то забыл. Или сработал штамп? Всегда считал, что если у девушки имеются уши, то в ушах обязательно сережки.
— Ну вот, дочка выросла, скоро замуж выйдет, — пригорюнилась будущая теща. Вздохнув, горестно сказала: — Внуки пойдут, превращусь в старую бабку.
— Ксения, радоваться надо, что дети растут, а не страдать, словно последняя дура, — довольно резко сказала Анна Николаевна.
Не исключено, что тетушка сейчас отправится плакать. Леночка, чтобы спасти ситуацию, сказала:
— Тетя Аня, а я к песенке, которую Иван пел, музыку подобрала. Ване, споешь?
Я, вроде, и не в голосе нынче, но, если невеста желает — спою. Да и ситуацию следует разрядить. А Леночка — молодец. Никак не думал, что она запомнила мотив, на который я пел, да еще и музыку подобрать умудрилась!
Кареглазка села к роялю, а я запел. После первого исполнения пришлось исполнять песню на «бис». А потом уже не только Леночка, но и ее тетушка вместе с матушкой дружно подхватили припев:
— Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним
И отчаянно ворвемся прямо в снежную зарю.
Ты узнаешь, что напрасно называют север крайним,
Ты увидишь, он бескрайний, я тебе его дарю[2].
Пели бы и дольше, но чай остывает. А так, глядишь, в случае нужды, мы с Леночкой станем песни советские петь. Исполним дуэтом «Песенку первоклассника» или «Песенку крокодила Гены». На жизнь заработаем. И, как знать — может, еще и прославимся? Вот, разве что, кое-какие слова придется заменить.
Хорошо сидеть, но пора и честь знать. На улице холодно и Леночка, на правах невесты, принялась собирать меня в путь-дорогу. Шарф накрутила так, чтобы укрыть уши и прикрыть нос. Если кто увидит, решат, что грабитель.