Еще немного призадумался о возрасте исправника. Раньше считал, что Василию Яковлевичу уже за сорок. А ему, выходит, тридцать- тридцать два? Получается, мой ровесник? В том смысле, что ровесник не этого меня, а того, из «прошлобудущего». Можно как-нибудь выпить на брудершафт, на ты перейти. Но лучше — просто на ты, без поцелуев.
— Иван Александрович, есть тут одно дело, — сказал Абрютин. — Но прежде, чем ему ход давать, с вами хотел посоветоваться.
— Заинтригован.
И на самом деле, о чем желает посоветоваться со мной исправник? Как ни крути, Василий Яковлевич в нашем городе второе лицо после предводителя дворянства. Понимаю, что реально первым является Городской голова, но это по уровню влияния и богатства. Но в официальных адрес-календарях исправник упоминается сразу после предводителя. С учетом того, что место «главного дворянина» нынче вакантно, так и первое.
— Под Рождество, уже после того, как вы в Новгород уехали, жалоба к нам поступила, — сообщил Василий Яковлевич. — Никита Томилин — приказчик московского купца Смолина заявил, что у него во время ярмарки тридцать перочинных ножей украли. Стоимость ножичка от одного рубля до двух с половиной.
Перочинный нож за два с половиной рубля? Не дороговато ли? Кто-то из городовых говорил, что новая шашка ему обошлась в два рубля.
— А что за ножи? — заинтересовался я.
Абрютин вытащил из-под стола нечто вроде небольшого комода с четырьмя отделениями.
— Вот, полюбуйтесь, красота какая!
Я принялся выдвигать ящики, рассматривая разнообразные перочинные ножи. Ишь ты! Тут тебе и с одним лезвием, и с двумя, и такие, что имели лезвие с вилкой. А внизу — «раскладухи», в которых по два лезвия, штопор, вилка.
Лезвия из стали, рукоять из натуральной кости (ну да, разве уже есть «ненатуральная»?), с инкрустацией янтарем или перламутром.
За такой ножичек любой реалист, не то, что деньги, но и фуражку отдаст, вместе с учебниками.
Да я бы и сам такой приобрел. В той жизни у меня имелся швейцарский нож, произведенный в Китае: два лезвия, пилочка, две отвертки (плоская и крестовая), открывалка, штопор и ножницы. В дороге, иной раз, такая штука бывает крайне необходима — хоть колбаски порезать, хоть произвести мелкий ремонт.
Василий Яковлевич продолжал:
— Смолин — купец начинающий, только-только магазин на Москве открыл, но хочет свой товар и в провинции продавать. Про наши ярмарки знает — про них во всех газетах пишут и, для начала, Томилина к нам отправил, чтобы тот товар лицом показал — дескать, кому понравится, можно оптом в его магазине заказывать. Сундучок с образцами дал, чтобы покупатели товар посмотрели. У приказчика с собой восемь штук было.
— Презентационные экземпляры, — ляпнул я и тут же постарался исправиться.— Презентация — представление товара.
— Вот-вот, — кивнул Абрютин. — Томилин из одного ящика все ножи раздал забесплатно, чтобы мелких торговцев — и наших, и прочих, заинтересовать. Шесть ящичков целиком отдал — два под реализацию, потому что торговцы попались недоверчивые, вначале хотят посмотреть — как товар расходиться станет, а уже потом решать, закупать или нет; еще четыре сразу купили, целиком, сказали, мол закажут еще — купцы толковые, поняли, что товар ходовой и прибыль можно получить, особенно, если оптом взять. А вот куда восьмой делся — он не знает. У него своего ларька или киоска на ярмарке не было, ящички в гостинице оставлял, а потом брал по одному и ходил, товар предлагал.
— Я так думаю, что наши купцы прикинут, что к чему, да и пошлют московского купца подальше. Узнают на каком заводе ножички делают, напрямую брать станут, дешевле, — усмехнулся я. Спохватившись, принялся извиняться: — Василий Яковлевич, прошу прощения, перебил. Это я так, вслух думаю…
— Скорее всего, так и будет, — кивнул Абрютин. — Столичные купцы, особенно молодые, думают, что в провинции дураки живут.
— Зато, вы кражу раскрыли, — кивнул я на сундучок.
— Никакой мы кражи не раскрывали, — усмехнулся Абрютин. — Разумеется, жалобу приняли, но, сами понимаете…
Конечно понимаю. Кто знает, что с презентационным сундучком случилось? Может, приказчик его сам забыл или продал, а теперь ищет «отмазку» перед хозяином? Найдутся ножички — ладно, а нет, то никто и искать не станет.
— В общем, жалобу приняли, под сукно положили, — продолжил исправник. — А сегодня, с самого утра, купец Тугулуков прибежал. Он лавку держит, где всякие товары для охотников и рыболовов. И не к городовому или приставу явился, а ко мне. Я бы его, разумеется, не принял, но он передо мной сундучком трясет. Думаю — дай-ка поговорю с человеком, не убудет.
Василий Яковлевич сделал паузу, посмотрел на меня и опять улыбнулся. Эх, как я не люблю этих театральных пауз. Другое дело, что сам иной раз изображаю «мхатовца», поэтому, придется терпеть.
— Поведал мне Тугулуков, что сундучок предложил ему некий чиновник, запросил сто пятьдесят рублей. Купец подумал, да и заплатил. Вещица красивая — можно даже в витрине выставить, покупателей привлекать. Знаете, как фамилия чиновника, который перочинные ножи продал?
Я только плечами пожал. Кандидат у меня лишь один. Но Виноградов не такой дурак, чтобы опять использовать фамилию Фиников. Наверное, назвался каким-нибудь Гераклитовым или Амфитеатровым.
— Так вот, Иван Александрович, фамилия чиновника — Чернавский. Такая в приходной книге обозначена.
—⁈
— Вот-вот… Впору вас арестовывать, да в кутузку определять. Правда, описание Чернавского, который сундучок сдал, с вашим не совпадает.
— Я там невысокого роста, полноватый, а возраст — за сорок, — догадался я.
— Именно так. Еще на вас шинель старая, фуражка потертая. Знаете, кто купцу подсказал, что это не вы? Нет? Его собственная дочка. У Тугулукова дочь в гимназии учится, только не в седьмом классе, как ваша невеста, а в шестом. Папаша, после того, как сундучок купил, домой пришел, смеялся — мол, с чего это семиклассница за старого хрыча замуж выходить собралась? Чернавский, он же невзрачный, бедный, шинель старая. Неужели молодая красавица, да еще дочь статского советника, кого получше не могла найти? А дочка ему — папенька, да ты что? Иван Чернавский — молодой и красивый. Ростом высокий, да и шинель новенькая. Стал бы сын вице-губернатора сундучки продавать? Он Ленке Бравлиной не только колечко подарил, но браслетик золотой, сережки. Браслетик — не меньше двухсот рублей стоит, сережки за пятьдесят. А колечко вообще триста! Вот тут купец, с его слов — за…л. Он вас в лицо не знает, и про то, что Чернавский — сын вице-губернатора, тоже не знал. Ему это и не к чему. У него лавки по всему краю, дома наездами бывает. Даже на последней ярмарке не был. Но зачем же ему сундучок продали, да еще сыном вице-губернатора назвались? Говорит — всю ночь не спал, а утром в лавку, сундучок схватил, и ко мне.
— Шестиклассница молодец, — похвалил я дочь Тугулукова. — Золотишко четко оценила. Я только у сережек цену знаю, потому что сам покупал.
— Так купеческие дочери сызмальства в лавках, при товаре, — хохотнул Абрютин. Потом, став серьезным, спросил: — И что станем с господином Виноградовым делать? Или опять пожалеете?
— Один раз человека пожалеть можно, второй раз нельзя. Сундучок потерпевший в сто рублей оценил, значит, дело для мирового судьи. Тут вам и следователь не нужен.
[1] Ныне город Пестово Новгородской области
Глава двадцать вторая
Негаданная встреча
В детективных фильмах или сериалах частенько показывают (то есть, еще станут показывать), как частный детектив или сыщик присутствует на похоронах босса мафии или невинной жертвы. На мой взгляд, смысла в этом нет. Все подручные главарей преступного мира и так известны, а убийца, если и явится на кладбище, полюбоваться на дело своих рук, все равно не признается в содеянном. Посмотреть, как члены семьи усопшего реагируют на смерть близкого человека? Так каждый по-своему реагирует.
Нет, детективу появляться на похоронах — только время зря тратить. Тем более, что в реальной жизни, расследуется не одно преступление, а несколько.