В ожидании чая, я спросил:
— У вас ведь наверняка еще какие-то претензии к уряднику есть? Думается мне, что если бы кто другой подобный рапорт прислал, то могли бы и поверить.
— Совершенно верно, — кивнул Абрютин. — С урядниками вообще беда. Они же работать начинают через год, а то и через два. Пока народ узнают, пока местность изучат. Но за год или за два они уже в селе своими становятся, кое-кто жен себе находит, а потом дети пойдут.
— Врастают в обстановку.
— Вот-вот. Врастают в обстановку, начинают делить всех на своих и чужих. Своим могут и послабление дать, а с чужих шкуру спустят. Как вы иной раз говорите — это не есть хорошо. Менять нужно урядников хотя бы один раз в пять лет. Но на кого менять? Что там на самом-то деле случилось с Ларионовым? Не исключено, что покрывает кого-то Микешин. Боятся лишний раз сор из избы вынести.
— Так все мы так, — усмехнулся я. — Вон, с тем же Виноградовым нашим. Его бы под суд отдать, так мы и его жалеем, и не хотим, чтобы о нашем суде плохая слава шла.
— Ну, Виноградова господин Лентовский жалеет. А вы тоже хороши — все дочку его жалеете, которая к вам из-за папеньки ругаться прибегала. Мне ведь Виктория говорила, что вы ей стипендию собирались испросить. Ладно, что передумали.
— Все-то вы знаете, — усмехнулся я.
Ну, тут понятно. Сестра супруги рассказала о губернаторской стипендии. А соседки уже давно обо всем поведали городовым, а те, естественно, доложили начальству. Сарафанное радио у нас хорошо работает. Правда, про угрозу пистолетом государственному чиновнику оно не прознало.
О, надо бы пистолет вернуть госпоже Десятовой. Все время забываю.
Канцелярист принес чай, мы зазвенели ложками, отвлекаясь от насущных дел. Абрютин, сделав глоток, кивнул, оценив вкус и крепость напитка, продолжил:
— А к Микешину, уряднику тамошнему, у меня еще вопросы имеются. Мне недавно доложили, что в Пачевской волости этим летом четыре скирды сена сгорели. Вроде бы — сено и сено, бывает, что и горит. Но, как оказалось, его тамошние мужики сожгли.
— Раскольники с никонианцами покосы не поделили? — предположил я.
— Почти угадали. Там, в Пачевской волости, имеется и помещичья земля. Тоже чересполосица — тут государственные крестьяне были, там уже частновладельческие.После реформы, когда мужикам земли намеряли, что-то не так намерили. Если бы помещик на месте жил, тогда бы и межевание позже правильное провели и все прочее. Но помещик в Петербурге, носа сюда не кажет, деньги за него управляющий собирает. А управляющий — он ведь и сам из здешних мест. Вот, под шумок, мужики покосы косить принялись, а потом и вовсе своими стали считать. У нас ведь как? Если я на земле работаю — земля моя. Не в Европе, где каждый кусок земли своего владельца имеет. Будет сорняком зарастать, а никто не тронет — чужое. А в прошлом году приехала барынька — супруга помещика, вместе с сыном. Кажется, она с мужем отдельно живет, тот ей паспорт выписал, разрешающий свободное передвижение, часть своего поместья переуступил. Я всех подробностей не знаю, но знаю только, что решила она от земли прибыль иметь побольше, нежели супруг ей платил. Дом себе барынька поставила — скромный, не барский, зато свой, вместо управляющего стала платежи за землю получать. Думаю — очень удивлена была, когда узнала, что денег больше, чем раньше получала. Нет ведь таких управляющих, чтобы не крали у барина. А так-как покосы по ее документам в собственности супруга, косцов наняла, сено скосила, продать решила.
Мужики с косцами подрались, а потом вообще — спалили все сено и пригрозили, что и ее дом спалят. Так что, убежала барыня вместе с сыном в столицу.
— А что Микешин? — полюбопытствовал я.
— А что Микешин? — вздохнул Василий Яковлевич. — Да ничего. Мог бы в самом начале все безобразия пресечь, не допустить никакого поджога. Всего и нужно-то было на мужиков рявкнуть, власть применить. Потом со старостой поговорить. Если община межеванием недовольна — пусть жалобу подают. Есть у нас уездное по крестьянским делам присутствие, оно межевые споры решает. Не первый же такой спор. А тут и сено спалили, и женщину с ребенком испугали. А если бы и на самом деле барыньку убили? Это что, из-за какого-то урядника в моем уезде крестьянский бунт? А Микешин мне даже не доложил. У торговцев узнал, свое расследование провел. Наверняка кто-то из его новых родственников тоже чужое сено жег. Вот, он своих покрывает.
— Василий Яковлевич, а если бы и на самом деле бунт случился? Что станет делать полиция?
— Бунт… — призадумался на секунду Абрютин. — Ежели мужички собрались, да орут — это еще не бунт. Я бы им даже орать не мешал — пусть себе проорутся. Но коли бы крестьяне за топоры схватились, за вилы, я бы своих городовых на них не повел. Даже если одна деревня поднимется — это мужиков двадцать, не меньше, а я, при надобности, больше десяти человек не соберу. А даже и соберу — что толку? В любой деревне отставные солдаты есть, которые в воинском деле понимают. Мятежники в чистое поле не пойдут, в деревне засядут, в первую очередь подходы и подъезды к ней перекрывают. Можно баррикаду поставить, завал из бревен. Ну да много что можно придумать! У нас с моим помощником да с Ухтомским по револьверу имеется, у полицейских однозарядные пистолеты, да палаши — колбасу резать. Я со своими городовыми и с конной страже завалы штурмовать не стану, а сразу телеграмму в Новгород отобью. Пришлют роту солдат, да пару орудий. Два или три залпа — завалы расчистят, потом солдаты войдут. Кто оружие сразу не выкинет — тех постреляют. А потом уже и мы с полицией войдем. Зачинщиков заберем, в уезд привезем. А дальше уже ваша работа — станете доискиваться, из-за чего бунт поднялся, кто виноват.
— Когда поедем? — спросил я.
— Сколько на сборы нужно?
— Так одного дня хватит, — ответил я. — Мне надо Лентовского в известность поставить, а что с собой брать — подумаю. Думаю, что если в чужие места поедем, запас еды взять невредно.
— Тут вы правы. Провизию лучше с собой брать, — согласился Абрютин. — Вы еще полушубок возьмите, шапку. Если валенки есть — тоже берите. Если нет — можно у кого-нибудь взять.
— Есть у меня валенки, — повеселел я. — Спасибо матушке — и валенки, и все прочее.
— Нужно еще Федышинского взять, а господин доктор любит во фрондера поиграть, придется поуговаривать малость, — усмехнулся Абрютин.
Дипломат у нас господин исправник. И доктору приятно будет, что уговаривают. А ведь все равно бы поехал, куда он денется?
— Револьвер брать? — деловито поинтересовался я.
— А зачем он вам? — удивился исправник.
— Ну как же, зачем? Сами меня напугали — черт те что творится в Пачевской волости, раскольники дикие бегают, мужики барское сено жгут!
— Если хотите — возьмите. Но думаю, он вам не понадобится. Ваше дело следствие проводить, а наше — вас охранять. Но лучше мы через неделю выедем. Масленичная неделя начнется, нельзя Череповец без исправника да без городовых оставлять. Вот, отгуляем, блинов поедим, а в Великий пост и поедем.
[1] Автор, в отличие от ГГ должен знать, откуда берутся данные. См.: Билл Брайсон. Краткая история быта и частной жизни. Для информации — в США ежегодно погибает при падении с лестниц около 12 тысяч человек. Чаще всего страдают пожилые люди старше 65 лет, а еще холостые и разведенные мужчины, женатые реже. Дети падают еще чаще, но почти без последствий.
[2] Считается, что основателем этого направления был беглый стрелец по имени Филипп.
Глава восьмая
Проводы русской зимы
Суббота. Вечер. Плохо, что Леночка еще не вернулась. Но хорошо, что на службу завтра не нужно.
— Иван Александрович, ну, пожалуйста, еще чуток расскажите, — канючила Нюшка.
Я сидел, разморенный блинами, которых слопал неимоверное количество. И со сметаной, и с медом, и со сливочным маслом. И просто так, без ничего. А блины маленькая кухарка пекла классные. Не хуже, чем Наталья Никифоровна, а может, они получались даже вкуснее.