Возможно, в больших городах народ спорит и дерется, отстаивая свое право посидеть в суде, послушать речи прокуроров и адвокатов, принять судьбоносное решение, но только не здесь, не у нас. Где в Череповецком уезде отыскать достаточное количество людей, имеющих в собственности не меньше 100 десятин или доход в размере свыше 200 рублей в год? Имелись, разумеется, и такие, вот только почетная обязанность быть присяжным гражданского энтузиазма у населения не вызывала.
Списки составлялись, метался жребий. А что потом? А вот потом, некоторые из несознательных подданных империи — и не только крестьяне или купцы с мещанами, но даже дворяне старались «отмазаться». Вон, недавно Лентовский показал прошение от потомственного дворянина Чихачева, просившего избавить его от исполнения обязанностей присяжного вследствие неизлечимости его болезни — старости, из-за которой ему «запрещено докторами находиться продолжительное время в помещениях, где вследствие накопления большого числа людей легко портится воздух», а также «необходимо соблюдать самый аккуратный образ жизни» и запрещено «предпринимать далекие поездки при тряской и плохой дороге».
Купец второй гильдии Высоцкий предъявил справку от врача, что у него «воспалился 3-й и 4-й пальцы на ноге», поэтому присутствовать он не может.
Так что, присяжных следовало холить и лелеять. А защитник с первого дня настроил против себя тех, кому он должен был понравиться.
Замена обвинителя, помимо недовольства присяжных, повлекла за собой еще один фактор, сыгравший против подсудимой. Товарищ прокурора коллежский асессор Лазаревский Сергей Иванович, назначенный обвинителем, в Череповец приехал недавно, сменив уволенного Виноградова. До этого Лазаревский служил в Вологодской губернии и, соответственно, наших раскладов, а также симпатий и антипатий не знал. Это Книсниц покойного Сомова не слишком-то уважал, да и я, когда передавал дело Эмилю Эмильевичу, выразил восхищение Зуевой — вот, мол, конечно, женщина совершила убийство, но заслуживает уважения! Не сомневаюсь, что «заразил» своим мнением и прокурора. У Книсница не было причины симпатизировать Зуевой. Но в тоже время, у него не было причины относиться плохо к Любови Кирилловне. В обвинительной речи он, разумеется, все бы сказал по делу, но именно что по делу — без пафоса, и без апеллирования к чувствам.
Безусловно, судебный следователь и прокурор должны быть бездушными и безучастными. Но мы тоже люди. Поэтому, с точки зрения объективности правосудия, на дело об убийстве Сомова нужно посмотреть свежим взглядом, не замутненным симпатиями-антипатиями.
А что увидел «свежий взгляд» нового обвинителя, ознакомившись с делом? Разумеется, умышленное убийство, совершенное с заранее обдуманными намерениями. Вон, даже за пистолетом съездила. А то, что барышня решила защитить свою честь, это уже дело десятое. Если каждая несправедливо уволенная гувернантка начнет стрелять в бывшего работодателя, то что же тогда начнется? К тому же, убили не простого помещика и дворянина, а Предводителя уездного дворянства! Пусть и не политическое, а уголовное преступление, но все равно, в уездных масштабах Предводитель — фигура!
Вполне возможно, что там, где раньше служил Лазаревский, Предводитель дворянства и был уважаемым человеком, но не у нас. И еще — у покойного остался малолетний ребенок, молодая жена. Так что, адвокат, отстранив прокурора, совершил не тактическую, а стратегическую ошибку.
Лазаревский дело изучил, процесс возобновили. И первым, кого вызвали в качестве свидетеля, был ваш покорный слуга. Почему меня? Тут все просто. Ведь изначально я занимался жалобой Зуевой, в которой она требовала извинений со стороны Сомова, а также выплату ей жалования.
Изложив обстоятельства дела, я ждал какого-нибудь важного вопроса со стороны защиты. Но отчего-то защитник не стал акцентировать внимание на моем разговоре с дворецким. Он даже не потребовал провести очной ставки в зале суда. А имел полное право. Будь я на месте Топильского, то заранее заронил бы среди присяжных заседателей червь сомнения — а не сынок ли покойного Предводителя подкинул под подушку гувернантки кольцо?
Но адвоката больше интересовало — что сделал следователь для проверки жалобы? Почему не сумел защитить безвинную женщину?
Спрашивается, зачем говорить об этом сейчас? Обличить судебного следователя, укорять его в черствости и бездушии, из-за чего женщина пошла на преступление — очень правильная идея. Только не следовало вылезать с этой идеей прямо сейчас, а поберечь ее для своей речи, когда в заключение судебного заседания адвокату дадут слово для защиты. Вот, там бы Топильский и говорил, и обличал меня, сколько влезет, а я бы слушал, вздыхал и помалкивал. Сейчас же вопрос адвоката напоминал преждевременный выстрел из засады. И засаду выдал, и стрелял зря.