— Скажите честно — у вас претензии именно к моей грамотности или к тому, что я сынок вице-губернатора, который сразу же получил чин?
— К сыну вице-губернатора претензий у меня нет, — выдавил из себя титулярный. Посмотрев на меня исподлобья, добавил: — Вы отлично поработали. И дело ваше по обвинению Шадрунова, конечно же отправится в суд, раз явный убийца пойман, изобличен и пребывает под стражей. И кто осмелится ставить вам отметку? Но я все равно не понимаю — почему человек, закончивший курс гимназии и отучившийся в университете, допускает столько ошибок? Для меня гимназия была несбывшейся мечтой, не говоря уже про университет. Но вам-то это счастье принесли на серебряной ложечке, на золотом блюдечке. Ну, вы поймите, что мне просто обидно.
Верю, дорогой сын священнослужителя, верю. Самому бы было обидно.
— Ответить вам, отчего пишу с ошибками? — спросил я и, не дожидаясь согласия, сказал: — Да потому что никогда не думал — как же писать правильно. Если меня понимают — уже хорошо. Там более, что существует проект реформы, по которой из нашего языка уйдут и яти, и еры, и даже и, которая с точкой. Ну, сами-то подумайте, сколько нужно времени, чтобы освоить правописание? А если соотнести с экономией древесины?
— Причем здесь древесина?
— Так сколько бумаги удастся сэкономить, если в книгах не будет еров? Зачем они? Ладно, в старославянском языке эта буква делила предложения на слова, но теперь-то? Мы и так отделяем слова друг от друга, к чему мудрить? Вот, сами подумайте — сколько деревьев сбережем, если, скажем, из сочинений графа Толстого уберем еры?
Глава девятая
Благотворители
Дверь моего кабинета открылась и без стука вошел наш начальник — Председатель Череповецкого Окружного суда действительный статский советник Лентовский.
— Не помешаю, Иван Александрович? — деликатно поинтересовался главный судья.
— Никак нет, Ваше Превосходительство, — сорвался я с места. Все-таки, великое дело сила мундира, пусть у штатских чиновников команду «Смирно» не подают.
— Н-ну, Иван Александрович, я же просил вас — без чинов, — поморщился наш генерал.
— Виноват, Николай Викентьевич, исправлюсь, — бодренько отозвался я.
— Не возражаете, если присяду?
Я только руками развел. Разве генералы должны спрашивать разрешение у старлеев? Мне стало неловко. Мог бы и сам предложить стул.
— Чем заняты? — спросил Лентовский.
Я слегка замялся. Срочных дел у меня не было — да их вообще в последнюю неделю не было, поэтому штудировал книги.
— Вот, Николай Викентьевич, изучаю «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных».
Я не врал. А если и врал, то только отчасти. Кроме «Уложения» читал еще и учебник грамматики для земских школ. Его я нашел в книгах, оставшихся от мужа домовладелицы.
— Похвально, — одобрил мою деятельность Лентовский. — И что вы скажете о нашем законодательстве?
— Трудновато, — признался я.
Еще бы не трудновато! Вот как определено в «Уложении» понятие преступления: «Всякое нарушение закона, чрез которое посягается на неприкосновенность прав Власти Верховной и устанавленной Ею власти или же на права или безопасность общества или частных лиц, есть преступление». И что, нельзя было как-то попроще изложить?
— Охотно верю, — улыбнулся гражданский генерал. — Я, с тех пор, как закончил Ришельевский лицей, а было это — не соврать бы, почти тридцать лет назад, занимаюсь вопросами, связанными с гражданским и уголовным правом. Так мне и то иной раз трудновато.
Ришельевский лицей — это во Франции? Вона, куда занесло на учебу нашего генерала[1].
А я сидел как на иголках. От появления начальства, пусть даже и считающегося формальным, я ничего хорошего не ждал. Но с другой стороны — если я бы в чем-то провинился, так генерал вызвал бы меня к себе в кабинет.
— Я, Иван Александрович, хочу вас поздравить, хотя, повода для поздравления нет, но смею надеяться, что он будет, — заявил вдруг Лентовский.
— А с чем меня можно поздравить? — слегка оторопел я. Насколько мне известно, дело по обвинению Шадрунова в убийстве суд еще не рассматривал — там очередь, а если бы и рассмотрел, так поздравлять не с чем.
— Наш уездный исправник написал на вас ходатайство о награждении.
Уездного исправника, коллежского асессора Абрютина, которому подчинялась наша полиция, включая моего приятеля пристава Ухтомского, я почти не знал. Видел пару раз, вот и все.
— А с чего вдруг — о награждении? — недоуменно спросил я.
— Наш исправник, Василий Яковлевич — человек очень справедливый. Ему доложили, что во время ареста Шадрунова судебный следователь Чернавский проявил себя с самой лучшей стороны. Более того — спас нижнего чина полиции, поэтому глава уездной полиции решил, что вас следует наградить.