Любопытно, что сегодня хозяйка нарушила собственное правило — не говорить с постояльцем, пока тот не закончит ужин и задала вопрос, который раньше не задавала:
— Иван Александрович, а у вас в Петербурге была девушка?
— Была, — кивнул я.
— И что? Она не согласилась стать вашей невестой?
— Почему не согласилась? Откуда такие выводы?
— Если бы у вас была невеста, вы бы ей письма писали, — рассудительно сказала Наталья Никитична. — А вы письма только матушке отправляете, в Новгород.
Вот они, глазастые женщины. Все-то увидят! Может, она уже почувствовала, что постояльцу приглянулась девушка в храме? А коллежская асессорша не унималась:
— А почему девушка невестой не стала? Или у нее родители небогатые да неродовиты?
Что бы такое соврать-то замысловатое? Что-то там Ленка вещала про свои польские корни и про то, что она из шляхты? Вполне возможно. У поляков самое большое количество дворян на душу население.
— Не знаю, богатая она или бедная. Все дело в том, что она была католичкой.
— Так могла бы и православие принять. Вон, наш аптекарь Соломон Зейфман не так давно святое крещение принял, православным стал. А уж католикам-то совсем просто. Им только покаяние принести за отступление от христианства. Девушке даже креститься не нужно было.
— Матушка у нее хотела, чтобы зять ревностным католиком был. Поэтому — не срослось.
Что-то я совсем бочку накатил на Оксану Борисовну. Верно, ей там, в покинутом мире икается.
Когда пришла пора пить чай, я вспомнил заплаканные глаза хозяйки и спросил:
— Наталья Никифоровна, а что вы сейчас такое читали, чтобы поплакать?
— Француза одного, очень душевно пишет, — неопределенно ответила Наталья Никифоровна, не называя автора. Потом вдруг спросила: — А вам нравятся французские романы?
— Конечно, — кивнул я. — Бальзака с удовольствием читаю, и Александра Дюма люблю.
— А вам который из Дюма больше нравится? — оживилась хозяйка.
— Дюма-отец, разумеется, — сообщил я.
— И что вы у него читали?
Ну вот, начинается допрос. Но я терпеливо начал перечислять, вспомнив не только книги о мушкетерах, Монте-Кристо и королеве Марго, но и те, о которых мало кто вспоминает — «Сильвандир» и «Женщину с бархаткой на шее». Вспомнил все, что уместилось в красненькое издание сочинений в двенадцати томах. Отец умудрился когда-то купить.
— Вот это да! — пришла в восхищения квартирная хозяйка.
— А все-таки, что вы читали? — не унимался я.
— Ле Жиль Блас, — словно бы нехотя сказала Наталья Никифоровна.
Женщина ответила так, как ответил бы человек, хорошо владеющий французским языком. Если отбросить ле, то получится — Жиль Блаз или Жиль Блас. Слышал где-то.
— Кажется, это герой какого-то романа? — спросил я.
— Да, это из романа мосье Лесажа, — кивнула хозяйка. — Жиль Блас — герой его романа. Плутовского, нам с сестрами маменька его запрещала читать.
Мосье Лесаж? А это не тот ли, что «Хромого беса» написал? Про беса читал, правда — очень-очень давно, еще в школе, а вот плутовской роман — нет.
— А теперь наверстываете? — усмехнулся я.
— Нет, Лесажа я еще в Устюжне прочла. Как только матушка в деревню уехала, так я и прочла. А это Жиль Блас — это журнал такой, в Париже выходит.
Вишь ты, журналы она из Парижа получает. Да еще и на французском читает.
— А из Парижа — не дорого журналы выписывать? — поинтересовался я.
— Еще как дорого, — вздохнула хозяйка. — Один номер пять рублей стоит, да пересылка рубль.
Я ошалело посмотрел на Наталью Никифоровну. Верно, во мне проснулся математик, потому что я быстренько все умножил и получил семьдесят два рубля.
— Я не сама покупаю, — поспешно пояснила квартирная хозяйка. — Сестра, что в Устюжне, с двумя подругами вскладчину берут, а когда сами прочтут, то мне отправляют. У сестрицы моей муж купец первой гильдии, ему лестно, что на дворянке родовитой женат, вот он и позволяет ей разные капризы.
— Так все-таки, что вы такого в журнале прочитали, что заплакали? — продолжал я приставать к бедной женщины.
— Так вы, человек еще молодой, неженатый…
Вот оно как? Это у меня хозяйка — поборник морали? А там, скорее всего, что-то неприличное для «молодых и неженатых»? Попробую догадаться. Кто там у нас в это время романы писал, якобы, непристойные?
— Уж не Мопассана ли вы читаете? — выпалил я наугад и судя по выражению лица — угадал. — И что там печатают? «Милого друга»?
— Милого друга? — переспросила хозяйка. — А что это?
Кажется, попал я впросак[1]. Помню, что Мопассан участвовал во франко-прусской войне и умер рано, лет в сорок, но что и когда он написал — не помню.