— Серега! — позвал Сурья.
— Угу.
— У тебя гвоздь есть.
— А?
— Понимаешь, подарили кофемолку с ганжей, но без ручки. Нам надо кофе смолоть. Дай гвоздь, мы ручку сделаем.
Раздалось шевеление, затем из веток, словно диковинный, внезапно выросший плод, появилась рука с гвоздем. Сурья ткнул гвоздем туда, где крепилась ручка. Но отверстие оказалось слишком маленьким.
— Однако, гвоздь не подходит. Дырка маловата.
— Сейчас.
Серега раздвинул ветки и выбрался наружу. Заспанное лицо, в волосах — хвоя и листья, собранные со стены в момент выползания.
— Надо к Махмуду пойти, у него спица была.
— Извини, что мы тебя разбудили.
— Я и не спал вовсе.
Дорога к типи Махмуда была короткой — всего метров двести, но утренний туман поочередно выплеснул и присоединил к любителям кофе еще две сомнамбулических бессонных фигуры — Рыбу и Дэгэ.
— Эй Махмуд. Тук-тук-тук.
— Кто это там?
— Это мы! — сказал Дэгэ.
— Чего надо?
— Однако, за советом пришли.
— Входите.
И все по очереди полезли почему-то не в дверь, а под полог, с той стороны, где лежало тело Махмуда, упакованное в спальник — говорящая мумия, а рядом еще спальник — мумия молчащая. Серега Брателло зацепил ногой посуду и она загремела.
— Чего же вы как хиоки входите? — спросил Махмуд, не вылезая из спальника.
— Почему как хиоки?
— Хиокам входить в двери просто неприлично.
— Однако, это не двери, это стены.
— Это окна такие, — пояснил Махмуд и высунулся из спальника, — хиоки всегда в окна входят. Хм, это кто?
Махмуд скосился на мумию, лежащую рядом, затем сел и слегка приоткрыл ее там, где должно было находиться лицо.
— Ага. — Он вернул спальник соседа или соседки в прежнее положение.
— Слушай, Махмуд. Вот вы говорите хиоки, хиоки, а кто такие хиоки я и не знаю, — произнес Дэгэ.
— Хиоки — это такие люди, которые все делают наоборот, — пояснил Сурья. — Или почти все наоборот. Например, в окна входят.
— Во всяком племени есть хиок, — продолжил Махмуд, — в переводе с лакотско-русского хиок — это человек наоборот. Покажи руки.
Дэгэ протянул Махмуду ладони.
— Ну вот, ты не настоящий хиок. Руки настоящего хиока должны быть черными.
— Хиоки перед едой моют не руки, а ноги. — добавил Сурья.
И Крис вспомнил гостеприимный Алмаатинский флэт Саида, куда вписывался два года назад — там все гости мыли ноги, ибо на полу лежали ковры великолепной ручной работы. Собственно, кроме ковров в доме ничего и не было.
— Но ноги-то моют руками.
— Ну да, руками, — Махмуд задумался, — и все очень чисто получается.
— Это надо записать, — сказал Дэгэ и полез за блокнотиком.
— А нам, видишь ли, кофемолку подарили с ганжей, — продолжил Сурья. — А ручки нет. Вот и что делать не знаем.
— Что делать, — тоном знающего человека ответил Махмуд. — Ганжу вытряхнуть, кофе смолоть.
— Однако, спица нужна чтобы ручку сделать. Дай Махмуд, спицу. Да и кофе у нас нет.
— И спица есть и кофе. Возьми. — Он кивнул в сторону собственных ног.
Спица подошла, и вскоре Дэгэ держал двумя руками спицу, а Сурья крутил в ладонях кофемолку, все это немного напоминало добычу огня трением.
— Что-то плохо молется. То бишь мелется.
— Она же кофемолка. Для кофе. А не для этой соломы, — продолжал учить Махмуд. — Вытряхни ее нафиг.
— Можно кофе с ней варить.
— Эх, молоко бы.
— Возьми молоко. — Махмуд снова кивнул в сторону ног. — То что надо. Сгущенное. Сегодня здесь в девятнадцать ноль ноль Хаккер устраивает какое-то собрание по дзен буддизму.
— Где?
— В моем типи.
— А чего не на поляне. На природе оно правильней будет, — сказал Дэгэ.
— Не знаю. Он попросил.
— А как правильней сказать с точки зрения настоящего дзен буддиста — в девятнадцать ноль ноль или в семь вечера? — с иронией спросил Крис.
— Буддист бы просто сказал: в семь, — ответил Дэгэ. Они, наконец расправились с травой и теперь мололи кофе.
— Или в восемь. Восемь — священное число.
— Или сто восемь.
— Настоящий дзен-буддист не стал бы проводить семинар, — подытожил Сурья, — давайте лучше семинар по времени проведем.
Последняя фраза была произнесена на фоне постепенно нарастающего за стеной гитарного звона и хриплого голоса. Слов разобрать было невозможно. Гитарист прошел мимо типи и удалился в сторону поляны.
— Все здесь хорошо, вот только радио мешает.